В начале 1960-х годов крупное лечебное заведение, специализирующееся на косметологии и пластической медицине, появилось в Ленинграде. Оно получило название Бальнео-физио-косметической поликлиники (Бюллетень Исполнительного комитета 1962а: 15) В учреждении было несколько отделений, поэтому на первых порах клиенты, пришедшие за услугами косметологов, составляли менее 10 % всех пациентов. Но уже через год число женщин, желающих получить квалифицированную помощь по уходу за лицом и телом, возросло в десятки раз. Мужчины пока очень робко пользовались достижениями косметологии.
В клинике предлагались следующие услуги: маски, эпиляция, гигиенический массаж, медленное шелушение, глубокое шелушение и др. Проводились и операции: удаление доброкачественных косметических опухолей и пигментных пятен, рубцов, татуировок, исправление дефектов ушных раковин, укорочение носа, коррекция губ при врожденном дефекте, подтяжка лица, уменьшение и увеличение молочных желез, и даже нечто похожее на липосакцию (подробнее см.: Антонова 2010). Услуги в ленинградском институте красоты были в большинстве случаев платными, однако это не умаляло значения учреждения, деятельность которого была направлена на создание искусственной и поддержание естественной красоты.
Таким образом, к концу 1960-х годов в условиях общей демократизации общественного уклада и повседневной жизни отношение власти к использованию косметики и к косметологии смягчилось. Конечно, мужская часть даже городского населения была не слишком посвящена в тайны создания искусственной красоты и приобщена к ним. Однако женское стремление к использованию декоративной косметики, духов и прочих ухищрений не вызывало отторжения у новой генерации мужчин. Многие из них, завороженные прозой Хемингуэя и Ремарка, реагировали на старания своих подруг, совершенствующих свою природную привлекательность, так, как герой романа А.Г. Битова «Пушкинский дом»: «Его радовала закопченная железная вилка, которую Фаина уходила калить на кухню на газе, возвращалась, отставив руку в сторону с раскаленной вилкой и помахивая ею (на вилку она наматывала прядь, совершая последний и самый выразительный локон), и столовый нож, которым она с поразительной ловкостью загибала себе ресницы, и иголка, которой она разделяла по отдельности ресницы уже накрашенные…» (Битов 1996: 148).
ГЛАВА 7
«Люди и манекены»: гендерные черты высокой моды
К середине 1950-х годов «высокая мода», вопреки расхожему мнению о полном ее отсутствии в советском обществе, уже имела почти двадцатилетнюю историю. Иллюзии наивного аскетизма руководители и идеологи СССР успешно изжили еще в середине 1930-х годов. Английская исследовательница Дж. Бартлетт справедливо отмечает: «Во времена Сталина появились новые способы организации социалистического общества и осуществления контроля над ним. В мире, пришедшем на смену большевистской утопии, отношение к моде изменилось. Центральное место в нем заняла парадная эстетика репрезентативного костюма» (Бартлетт 2011: 79). По описанию очевидцев, в частности итальянского дизайнера Э. Скиапарелли, образцы советской моды казались довольно странными, это была вовсе не одежда для работающих людей – простая и практичная, а настоящая «оргия шифона, бархата, кружева» (Скиапарелли 2008: 142).
В 1934 году в Москве появился первый в стране Дом моделей одежды на Кузнецком мосту – сугубо столичное, элитарное учреждение. Ничего подобного в 1930-х годах не было даже в Ленинграде. Правда, в городе на Неве почти в то же время открылся первый в СССР магазин-ателье по изготовлению одежды из трикотажа, известный под неофициальным названием «Смерть мужьям». Сначала ателье обслуживало лишь семьи крупных партийных работников, а также актерскую элиту. Услугами «Смерти мужьям» пользовались не только ленинградки, но и москвички: А.К. Тарасова, К.И. Шульженко, Л.П. Орлова, Ф.Г. Раневская (Сараева-Бондарь 1993: 281–282). После войны по записи в «Смерти мужьям» могли сшить модную трикотажную вещь и рядовые горожанки. Появились в крупных городах и закрытые ателье, где работали настоящие мастера своего дела, во многом формировавшие принципы конструирования модной одежды и для мужчин и для женщин. Примером такого учреждения вполне может служить ателье, созданное в 1938 году Литфондом Ленинградского отделения Союза писателей СССР.
После войны власть вернулась к проблемам «высокой моды». В первую очередь был воссоздан Московский дом моделей. Уже в 1945 году его модельеры спроектировали около тысячи образцов одежды, которые должны были внедряться в производство. Для этого Московский дом моделей одежды преобразовали в Центральный (ЦДМ), а затем – в 1948–1949 годах – в Общесоюзный (ОДМ). Издаваемый им «Журнал мод», возобновленный в 1948 году, начал выпускаться тиражом 22 тысячи экземпляров. Первый номер вышел с портретом киноактрисы Тамары Макаровой на обложке. После этого в других городах страны стали создавать учреждения, призванные формировать вкусы и стиль населения в соответствии с общими указаниями модельеров центра. Конкретно это выражалось в разработке образцов одежды и внедрении их в производство. В 1949 году модельеры ОДМ создали уже 2,5 тысячи моделей, а в 1950 году – почти 3 тысячи (подробнее см.: Гронов, Журавлев 2006).
Предполагалось, что швейные фабрики и ателье будут шить свои изделия, руководствуясь идеями местных домов моделей. Правда, вне столицы в первые послевоенные годы эта система развивалась не слишком стремительно. Даже в Ленинграде, где Дом моделей появился уже в 1945 году, художники ежегодно разрабатывали всего лишь по 500 новых образцов одежды, в число которых входили верхнее платье и головные уборы (ЦГА СПб 2071, 8б: 1). Одновременно необходимо отметить, что с самого начала своего существования Ленинградский дом моделей (ЛДМ) стал своеобразной кузницей кадров. Здесь, например, начинали свою профессиональную деятельность известные новосибирские художники-модельеры, супруги В. и Н. Грицуки. Они работали в ЛДМ с 1945 по 1952 год. В конце 1940-х годов открылись рижский, таллиннский, киевский дома моделей. Первоначально они были очень небольшими: киевский, например, долгое время размещался в скромном трехкомнатном помещении.
В официальных учреждениях советской высокой моды разрабатывали одежду и для женщин и для мужчин. Но советские модельеры в первые послевоенные годы не поспевали за новыми тенденциями, пропагандируемыми мировыми центрами от-кутюр. В мужском костюме даже в середине 1950-х годов преобладал стиль, сформировавшийся еще в 1930-х годах: самым важным в нем были добротность и солидность. Модной и одновременно одобряемой властью вещью стал бостоновый костюм. Газета «Комсомольская правда», в середине 1920-х годов громившая модников и модниц, в 1933 году открыла рубрику «Мы хотим хорошо одеваться!». Судя по опросу, проведенному главной комсомольской газетой в конце 1934 года, многие советские мужчины хотели иметь вещи, обязательно сшитые из бостона. Власть не только спокойно, но даже одобрительно относилась к тому, что среди ответов на вопрос газеты о самом счастливом дне в 1934 году был назван день «покупки бостонового костюма за 180 рублей» (Комсомольская правда 1935). Престижным в это время стало носить «двойку»: пиджак и брюки. Такая одежда считалась и пристойной, и по-советски демократичной. «Тройка», то есть пиджак, брюки и жилет, в сознании многих молодых людей из рабочей среды пока еще ассоциировалась с чем-то буржуазным. В письмах в «Комсомольскую правду» они именовали такой наряд «чучело-фасоном» (Комсомольская правда 1933).