Тайны уставшего города. История криминальной Москвы - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Хруцкий cтр.№ 89

Но все мы жили в счастливом неведении, поэтому огни кафе на углу улицы Горького и Манежа заманивали нас в элегантный и немного чопорный мир.

В первый раз, когда я пришел в «Националь», меня поразили люди, сидевшие за столиком недалеко от нас.

Как сейчас, помню уже немного разгоряченных знаменитых актеров Михаила Названова и Павла Массальского, а через два столика что-то ели сошедшие на грешную землю Любовь Орлова, Григорий Александров и Ростислав Плятт.

Совсем недавно на экран вышел фильм «Весна». Принят он был зрителями с необыкновенным восторгом. В те годы решиться поставить фильм, в котором не было соцсоревнования, партконференций и нравоучительных рабочих-ветеранов, было событием. В фильме даже целовались. Такую непростительную эротику мог пробить через цековские препоны только режиссер, поставивший любимый фильм вождя «Волга-Волга».

Я, кстати, не шучу. Начиная с 1950 года из старых фильмов начали добросовестно вырезать сцены с поцелуями, в новых их заменило крепкое товарищеское рукопожатие.

Так ВКП(б) беспокоилась о нашем моральном облике. Мне приходится иногда делать экскурс во всевозможные глупости того времени, но иначе сегодняшнему читателю многое будет просто непонятным.

Нас, молодых, привлекало в «Национале», кроме интерьера, изумительной кухни – в те годы мы, правда, мало в этом разбирались, – возможность увидеть не на сцене, не с экрана людей, которые были нашими кумирами.

В кафе царила особенная дружелюбная обстановка, и мы, молодые, чувствовали себя практически равными с этими известными людьми, носившими на лацканах пиджаков медали лауреатов Сталинской премии.

В те годы это было принято.

Ну и, конечно, цены, что для нас было особенно важно.

В своем изумительном романе «Долгое прощание» Юрий Трифонов описывает, как его герой Гриша Ребров приходит в «Националь».

«Угнездившись за любимым столиком у окна, он пил кофе, жевал весь вечер один остывший шницель с картофельным паем, который умели по-настоящему делать только здесь, в „Национале“… Ребров был без денег. Утром взял у Ляли десятку».

И снова хочу пояснить. Это была десятка, которую в 1961 году Никита Хрущев переименовал в рубль.

Правда, после «разжалования» на этот рубль в «Национале» можно было выпить две чашки кофе.

Когда у нас совсем не было денег, мы заказывали окуня на сковородке, яблочный пай и кофе, и это стоило все ту же десятку.

В 1950 году в читающей Москве произошло заметное событие: журнал «Новый мир» в октябрьском и ноябрьском номерах опубликовал повесть Юрия Трифонова «Студенты».

Впервые на страницах журнала мы прочли нечто похожее на правду, увидели послевоенный московский быт.

Я, Валера Осипов и Юлик Ляндрес, впоследствии Юлиан Семенов, бегали на какие-то диспуты, до хрипоты обсуждали поведение героев, и все это было нам необыкновенно интересно.

По-моему, в сентябре 1951 года к нашему столу в «Национале» подошел крепкий парень в пошитом, видимо, в Риге пиджаке-букле, на лацкане которого висела медаль лауреата Сталинской премии третьей степени. Он вежливо поздоровался с нами, присел за стол и завел с Валерой Осиповым разговор о баскетболе.

Поговорив несколько минут, Валера спохватился и познакомил нас. Он представлял нас с перечислением всех спортивных достижений и наград, а про гостя сказал просто:

– Это Юрий Трифонов.

Я и раньше видел его, он сидел всегда в первом зале у стены, эти столы постоянно занимали уважаемые завсегдатаи, среди которых было много писателей.

Один из них вызывал у меня необыкновенный интерес. Был он невысокий, коренастый, с большой головой, копной седых волос. Смотрел на мир добро и насмешливо.

– Ты знаешь, кто это такой? – спросила меня как-то моя барышня Ира.

– Нет.

– Это Юрий Карлович Олеша, мы живем в одном доме.

– Ну, конечно, знаю, – решил я показать свою образованность. – «Три толстяка».

– Не только, – сказала Ира, – я дам тебе его книгу, вышедшую в 1930-х годах.

Так я прочитал необыкновенный роман «Зависть», который и сейчас считаю шедевром нашей литературы 1930-х годов.

Много позже, когда я вернулся в Москву, отстегнул погоны, спрятал их на память, а шинель, китель и синие бриджи подарил соседу по коммуналке слесарю Грише, которые он немедленно пропил, и стал журналистом, я начал ходить в «Националь» несколько в ином качестве.

Со мной, как с равным, разговаривали местные корифеи. Я был человеком из их цеха. Пусть подмастерьем, но все-таки своим.

Я помню, мы сидели опять втроем, с Юликом Семеновым и Валерой Осиповым, и к нам присоединился только что пришедший Юрий Карлович.

Он был один, без верного оруженосца, литератора Вени Рискинда. Дела у него немного поправились. Переиздали «Три толстяка» и «Зависть». Вышла новая книга – «Ни дня без строчки». Завсегдатаи «Националя» назвали ее «Ни дня без рюмки».

Юрий Карлович сел за наш стол, налил коньяку и сказал:

– Зима. Я нынче из окна видел Москву, похожую на гигантский пирог с глазурью.

Не знаю почему, но эти слова, этот образный ряд, странное видение города поразило меня, я решил обязательно запомнить эту фразу. Но, конечно, не записал, забыл. Потом пытался вспомнить. А недавно купил его дневники и нашел ее там.

Он называл себя князем «Националя». И он действительно был им. В те годы Юрий Карлович был беден. Чудовищно беден. А ведь до войны он был знаменитым писателем со всеми вытекающими последствиями.

Бросок из известности в забвение, из богатства в бедность не сломил его. Несмотря на глухое пьянство, он оставался человеком с необыкновенным чувством собственного достоинства.

В «Национале» его любили все. Не жалели, а именно любили – за талант, мудрость и смелость.

Сердобольные официанты кормили и поили его не просто в долг, а иногда и бесплатно.

Началась оттепель. И сразу вспомнили о его замечательных книгах. Их переиздали. У Олеши появились деньги. Как рассчитаться с теми, кто помогал ему в трудную минуту? Деньги? Пошло. Это не для Юрия Карловича.

Он получил гонорар и купил всем официанткам наручные часы.

Опять хочу оговориться: в те годы часы были чудовищным дефицитом.

Когда я начал ходить в «Националь», совсем молодым, я еще не понимал, что это было не просто кафе. Не просто место, где пьют коньяк и едят судак орли. «Националь» был клубом, кстати, точно таким же, как пивбар «Яма» в 1970-е, только люди сюда ходили совершенно иные.

Но у каждого из них, даже у процветающих в те времена, лежал на душе какой-то камень. Что-то недоброе заставляло их идти не в веселую «Аврору» или «Метрополь», а сюда, под успокоительное сияние зеркального шара.