Пришедший в себя артельщик показал, что ни в вестибюле, ни на лестнице, ни в коридоре никаких посторонних людей не встретил.
Медэксперт определил, что удар под основание черепа нанесли тупым предметом, возможно рукой.
Вахтер у дверей тоже не заметил ничего подозрительного. Опрос сотрудников ничего не дал.
Начальник бригады, многоопытный московский сыскарь Николай Осипов, сразу же сказал, что дело практически «глухое».
Но тем не менее сыщики сориентировали агентуру и начали отрабатывать всех, кто раньше нападал на артельщиков.
Один из агентов сообщил, что на малине в Армянском переулке, дом номер 2, гуляет известный бандит Витя Залетный. Гуляет широко, червонцев не жалеет.
Брать Витю поехал сам Осипов. Во-первых, у него были свои счеты с Залетным, а во-вторых, что и было главным, содержала малину Татьяна Афанасьева по кличке Красуля, которая давно работала на Николая Осипова, и сведения ее были бесценны.
«Запалить» такого агента было бы преступлением.
Операция прошла как нельзя успешно. На малине прихватили уголовную шушеру, крупняка не было, и пьяного до отключки Витю Залетного. При обыске у него нашли маузер калибра 6,35, две запасные обоймы и пятнадцать червонцев.
А дальше все было как обычно. Всех доставили в отделение, как нужно поговорили, и Таньку задержали на трое суток.
Витю доставили в МУР и дали отоспаться. Когда же очухался, то предстал пред ясны очи Осипова. Витю трясло, и толком говорить он не мог. Осипов сам налил ему стакан коньяку, достал лимон и посыпал сахарным песком.
Руки у Вити дрожали так, что он не мог поднять стакан.
Осипов деликатно отвернулся, и тогда Залетный сделал первый глоток, наклонившись к стакану.
Руки пришли в порядок, Витя допил стакан и закусил лимоном.
– Спасибо, начальник, спас. Тебя за душу весь блатной мир уважает.
– Витя, – Осипов сел на стол и закурил, – ты грохнул артельщика в Оружейном?
– В Оружейном? – переспросил Витя, приходя в себя. – А когда?
– Вчера.
– Не в цвет. На голое постановление берешь, Николай Филиппович, я четвертый день у Таньки гужуюсь.
– А деньги откуда?
– Брательник умер. Оставил мне хрусты.
– Твой брательник, случайно, не Савва Морозов? – усмехнулся Осипов.
– Нет. Степка Холоднов. Такая наша фамилия.
– А он что, нэпман?
– Зачем так говоришь, он церковный староста Николы в Хамовниках.
– Мы же проверим.
– А я что, против?
Проверили, и все сошлось. Действительно, старший брат Витьки Степан был почтенным церковным старостой, то есть человеком, отвечающим за деньги храма, и опрошенные сторожа и дьякон говорили, что он был сильно нечист на руку.
Но церковь от государства отделена, посему уголовному розыску незачем совать нос в церковную кружку.
Все сходилось.
Осипов и Тыльнер опять вызвали на допрос уже отошедшего от запоя Витьку.
– Мы, Витя, проверили, – усмехнулся Осипов, – на этот раз все в цвет.
– Тогда выпускай меня, Николай Филиппович, а то нынче большой игровой день на бегах.
– Успеешь, Витя, на лошадках рискнуть. Успеешь. Скажи, откуда у тебя маузер?
– Век свободы не видать, начальник, не мой!
– А как он тебе в карман попал?
– Может, скинул кто.
Эта версия была вполне вероятной. Отпечатков Залетного на оружии не было.
– Витя, я к тебе всей душой, и ты помоги мне.
– Закладывать никого не буду, – отрезал Залетный.
– А мне не надо, чтобы ты закладывал своих корешей, я с тобой посоветоваться хочу.
Залетный взбодрился. Еще бы, как его рассказ будут слушать блатные, когда он поведает им, что с ним советовался сам Осипов.
– Если совет дать, то я всегда, – радостно улыбнулся Витька.
Осипов вкратце пересказал ему историю нападения. Витька взял со стола папиросу, закурил. В комнате повисла тишина. Залетный думал. Докурив, он важно изрек:
– Ты, начальник, Лешу Красавца знаешь?
– Игрока?
– Его. Так с ним похожая история приключилась. Он в казино на Триумфальной фарт словил. Червонцев на сто поднялся. Игру закончил, фишки сдал, получил хрусты. Пачка-то здоровая была, но он деньги по карманам рассовал и домой отправился по вечерней прохладе. И дернуло же его в сад «Аквариум» зайти, в забегаловку Семена заглянуть. Он с главной аллеи свернул, а тут его по черепу огрели. Когда очнулся, голова болит, а денег нет.
– Красавец по старому адресу живет? – поинтересовался Тыльнер.
– Я у него в гостях не был, но думаю, все там же, в Колпачном обретается.
Леша Красавец встретил Тыльнера хоть и радушно, но настороженно. Грехов особых за ним не числилось, однако уголовка есть уголовка.
За чаем он нарисовал сыщику леденящую душу картину своего стремительного обогащения и столь же молниеносного падения в финансовую пропасть. Он даже показал место, куда был нанесен удар. Все совпадало.
Осипов и Тыльнер подняли все нераскрытые дела по нападениям на артельщиков и убедились, что почерк преступника один и тот же.
А тут кстати зашел в кабинет Осипова Василий Петрович Румянцев, старый московский криминалист, служивший еще в сыскной полиции. Год назад умники из Наркомата внутренних дел потребовали убрать со службы всех бывших полицейских, не думая, что лишают уголовный розыск многоопытных и знающих сотрудников.
Румянцева уволили, но начальник МУРа Иван Николаев на свою ответственность оставил его внештатным консультантом.
Василий Петрович познакомился с делом и вспомнил одну старую историю.
– В январе семнадцатого в Москве появился похожий чистодел. Дело его вел покойный Кунцевич, но я о нем слышал. В общем, вышли на лефортовский госпиталь, где лечился подозреваемый, некий вольноопределяющийся. Был он человеком известным. Служил на Западном фронте в отдельной охотничьей команде. Начальником ее был капитан Громыслов. Знаменитый офицер. Он придумал такую штуку: в резиновую трубку наливали ртуть. Оружие получалось тяжелым и удобным. Как известно, каски у немцев были низкие. Так вот, Громыслов научил своих охотников бить этой трубкой под обрез. Тихо и эффективно. Я поеду в архив, может, там сохранились бумаги госпиталя.
– Так вы разве не арестовали этого вольноопределяющегося? – удивился Осипов.
– Не удалось. Кунцевича убили, а тут и Февральская революция подоспела.
Несколько дней Румянцев копался в архиве и все же нашел список раненых. Но вольноопределяющихся в нем было двадцать два человека. Причем с Западного фронта – пятнадцать.