Он стоял, весь заляпанный кремом, и был вне себя от бешенства. Все остальные присутствовавшие от неожиданности буквально потеряли дар речи. До бедной Лиз наконец дошло, что все это вовсе не смешно, и она разрыдалась, в ужасе от того, что совершила непростительный поступок.
После этого случая «Клуб Аисятины и Аососятины» прекратил свое существование, несмотря на то, что Стенли позже послал ей цветы и записку с извинениями в том, что стал виновником ее слез.
Странные поступки, связь с женатым Доненом, разрыв с семьей и эпатажное поведение (наряду с привычкой отпускать на людях грязные словечки) сделали девятнадцатилетнюю Элизабет Тейлор мишенью для светских сплетен, многочисленных публикаций в желтой прессе и недобрых пересудов. В одном из интервью того времени Лиз ответила всем своим недоброжелателям:
– Я знаю, что я избалована, но, как мне кажется, люди ко мне излишне суровы. Я всего лишь обыкновенная девушка, со своими достоинствами и недостатками, но поскольку я еще и кинозвезда, то у меня не было возможности развиваться, как все нормальные люди. Я с четырнадцати лет ношу платья с глубоким вырезом, и с тех самых пор окружающие ждут, что я буду вести себя соответствующим образом. Все мои беды начались с того, что у меня тело женщины и эмоции ребенка…
1951 год. Накануне Рождества
Став снова свободной, Лиз начала встречаться с режиссером Стенли Доненом
Несмотря на все свои недостатки, на нарочитую вульгарность и грубость (которые стали защитной броней неуверенной в себе женщины, отвергнутой новобрачной) Элизабет была очень сердечна и щедра с теми, кого любила. Биограф Китти Келли рассказывает:
«С теми, кого она любила, Элизабет бывала безгранично щедра, осыпая их дорогими подарками.
Марджори Диллон, дублерша Лиз, вспоминает, как однажды Элизабет буквально ворвалась в магазин и, заметив какое-то украшение, воскликнула: «Оно словно создано специально для тебя. И я его тебе куплю». И она тотчас, не раздумывая, выписала чек».
Кроме этого, Элизабет подарила своей дублерше шелковый костюм к свадьбе, набор сумок и чемоданов и пеньюар для первой брачной ночи.
«Она вечно покупала что-то для других людей, – продолжает Марджори Диллон. – Я помню, что когда ей было шестнадцать, она хотела купить матери кадиллак. Питер Лоусон отправил ее куда-то на бульвар Уилтшир, и Лиз попросила своего агента, чтобы он ее деньгами заплатил за автомобиль. Ей даже не пришло в голову потребовать каких-нибудь скидок. Она только воскликнула: «Если бы вы знали, как обрадуется мама! У нее до этого еще ни разу не было такой машины!»
В более поздние годы Элизабет, желая облагодетельствовать друзей, нередко отправляла их за свой счет в кругосветное путешествие, селила в первоклассных отелях, горничным сундуками дарила дорогие наряды, а секретаршам, парикмахершам и пресс-агентам – шикарные шубы. Нередко ее щедрость вводила в смущение тех, кого она одаривала, – ведь человек понимал, что никогда не сможет отблагодарить ее соответствующим образом. Но даже эти крайности свидетельствуют о той внутренней неуверенности в себе, которую Элизабет стремилась хоть чем-то компенсировать.
«Подсознательно она стремилась привязать к себе людей – пусть даже при помощи подарков, а может быть, это был единственно доступный ей способ выразить свою любовь», – вспоминала одна из ее знакомых.
«Все мои беды начались с того, что у меня тело женщины и эмоции ребенка»
Жизнь разведенной красавицы была пестра, полна мужчин и вечеринок, легкомысленна. Лиз, казалось, отдыхает от многолетнего материнского гнета, от многомесячного стресса, которым обернулось ее первое замужество. Однако она все равно хочет замуж, заявляя:
– Замужем я чувствую себя гораздо счастливее, чем в одиночку.
Однако пока сердце красавицы свободно, и она позволяет себе все то, от чего у Сары и публицистов случился бы удар, узнай они обо всем, что вытворяет Лиз. Актер Френк Фаррел, близко знавший Тейлор, рассказывает:
– Элизабет была большой любительницей поозорничать. Когда она гостила в Нью-Йорке, я как-то раз взял ее с собой на одну вечеринку, после которой должен был состояться бал – его давал кто-то из семейства Рокфеллеров. Мы взяли у входа по рюмке и направились в зал. И в тот момент к нам подошла хозяйка и поинтересовалась у Элизабет, чего бы ей хотелось выпить.
«Ой, я не пью, – ответила Элизабет. – Но я бы не отказалась от жевательной резинки».
«Весьма сожалею, мисс Тейлор, но я не позволяю в моем доме жевать резинку», – сказала хозяйка.
«Лиз считала подобные вещи ужасно смешными, она вечно пыталась застать меня врасплох какой-нибудь своей очередной выходкой.
Нью-Йорк. 1950 год
Еще один друг Элизабет, актер Мерфин Гриффин, также вспоминает:
– У Лиз было весьма специфическое чувство юмора, она обожала дать кому-нибудь по морде, плюнуть в лицо и получить в ответ то же самое. Может, это как-то связано с ее неистощимой половой энергией – кто знает?
…Однажды я пригласил ее на обед. Ей нравилось издавать отрыжку – достаточно громко, чтобы это заметили ее поклонники, но не настолько, чтобы те начали перешептываться между собой: «Не может быть, чтобы это делала она.
Все это движение нужно Элизабет лишь затем, чтобы не успевать прислушиваться к собственной душе, чтобы не чувствовать, как она болит. Позже Тейлор вспоминала этот период:
– Вы просто делаете свое дело.
Вы заставляете себя подняться.
Вы заставляете себя переставлять одну ногу вперед другой и, черт возьми, вы отказываетесь поддаться этому.
Вы боритесь. Вы кричите. Вы ругаетесь.
И Вы продолжаете жить. Именно так я поступала. Нет другого пути.
Актриса держит в руках журнал «Movie Life», где опубликована статья о ней. 18 февраля 1952 года
Абсолютный джентльмен
Вкус формируются постепенно. Лет двадцать назад мне случалось выходить замуж за мужчин, которых нынче я бы не пригласила к себе на обед.