Ф. Г. Раневская. Женщины, конечно, умнее - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Шляхов cтр.№ 59

Покидая сцену, Раневская подмигнула Сошальской и уточнила: «Вавочка, я дарю тебе этот огурчик. Хочешь — ешь его, хочешь — живи с ним…» Сергей Юрьевич был вынужден объявить перерыв, так как все присутствующие буквально слегли от хохота и репетировать не могли.

Тайное всегда становится явным. По крайней мере, в развязках пьес. Грозная бабка запирает Поликсену в ее комнате — думать и выбирать. Выбор непрост: или замуж с одобрения Мавры Тарасовны, или — в монастырь. Филицату призывает на расправу грозная хозяйка.

Устроив для виду «допрос с пристрастием», Мавра Тарасовна оглашает заранее заготовленное решение. свою волю:

— Ну, сбирайся.

— Куда сбираться? — недоумевает Филицата.

— Со двора долой. В хорошем доме таких нельзя держать.

Фаина Георгиевна преображалась. Не «ахала», не «охала», вообще никак не реагировала на приговор. Только задумчиво и слегка иронично смотрела на хозяйку. Так, как смотрит на партнера, заказавшего игру на мизере, преферансист, прикидывающий — пять или шесть взяток сможет отдать он самонадеянному дилетанту.

— Во-о-от выдумала! А еще умной называешься… Сорок лет я в доме живу…

— С летами ты, значит, глупеть стала.

— Да и ты не поумнела, коли так нескладно говоришь…

Хозяйка недоумевает — вместо ожидаемых мольб и причитаний с ней ведут спокойный диалог. Фелицата возражает, спорит, доказывает. Ведет себя не как без пяти минут бродячая нищенка, а как равная хозяйке.

— Кто ж за Поликсеной ходить-то будет? Да вы ее тут совсем уморите… Я вчера… у ней изо рта коробку со спичками выдернула… Нечто этим шутят?

— Кто захочет что сделать над собой, так не остановишь. А надо всеми над нами Бог… А тебя держать нельзя: ты больно жалостлива.

— Не к одной я к ней жалостлива, и к тебе, когда ты была помоложе, тоже была жалостлива. Вспомни молодость-то…

Жребий брошен. Слово сказано. Но хозяйка то ли не хочет, то ли не может понять намека. Требуются разъяснения, и Филицата добавляет:

— А ты забыла, верно, как дружок-то твой вдруг налетел? Кто на часах-то стоял? Я от страху-то не меньше тебя тряслась всеми суставами, чтобы муж его тут не захватил.

Старая нянька ведет партию с изяществом опытной интриганки. Легко, последовательно, уверенно. Она больше не боится хозяйки. Она борется за счастье Поликсены и за право прожить остаток жизни под кровом, за сорок лет ставшим ей родным. «Правда — хорошо, а счастье лучше». Своей, не потерявшей с возрастом силы рукой она извлекает из небытия фигуру бравого вояки Грознова.

— Солдатик этот бедненький давно помер на чужой стороне, — неуверенно отводит удар Мавра Тарасовна.

— Ох, не жив ли? — наносит новый Филицата.

— Никак нельзя ему живым быть, потому я уж лет двадцать за упокой его души подаю: так нешто может это человек выдержать? — В голосе Сошальской, играющей Мавру Тарасовну, прорезываются металлические нотки.

— Бывает, что и выдерживают, — припечатывает Раневская.

Теперь уже она — первая скрипка. Она — главная. Ей решать — казнить или миловать. Исчезли сомнения, исчезли волнения, исчезли жалость и сострадание к хозяйке, богатой, но несчастной старухе. «Ты хочешь этого? — спрашивают глаза Раневской. — Так получи же!»

Каждому — свое.

— Так ты пустых речей не говори, а сбирайся-ка подобру-поздорову! Вот тебе три дня сроку! — Утопающий хватается за соломинку, побежденная Мавра Тарасовна, уже понявшая (по Сошальской это хорошо видно), собирает все силы для последнего удара.

Ударила и обратилась в бегство. Филицата бросилась за ней, но наткнулась на захлопнувшуюся дверь.

Отпрянув от дверей, словно обжегшись, Филицата озирается по сторонам в поисках чего-то, ведомого только ей одной, и продолжает диалог, теперь уже с воображаемой собеседницей: «Да я-то хоть сейчас… Поликсену только и жалко, а тебя-то, признаться, не очень… Сорок лет я в доме живу… сорок лет… Поликсену жалко… сорок лет… Поликсену жалко… А тебя, Мавра Тарасовна, не жалко… Но раньше — такая уж я от рождения — и к тебе была жалостлива, когда ты помоложе была», — каждый раз Фаина Георгиевна произносила эти слова Островского по-разному.

Оно и верно. Каждая роль была для нее жизнью, а жизнь нельзя повторить, ее можно только прожить заново. Раневская была корифеем импровизации.

Филицата уходит со сцены. Уходит так, что зрители начинали бешено аплодировать, пораженные мощью драматического таланта актрисы.

Все будет хорошо. Мавра Тарасовна встретится с Силой Грозновым. Зло будет наказано, а справедливость восторжествует. В последних сценах Филицата ведет себя скромно, но видно, чувствуется, просто висит в воздухе ее упоение своим торжеством.

— Это я! Я все сделала! У меня получилось!

Нет, Фаина Георгиевна играла не гордыню и тем более не злорадство, а радость. Чистую искреннюю радость человека, который помог своим ближним. Радость творца, сделавшего этот мир лучше, пусть не намного, но — лучше. Светлое чувство передавалось зрителям, охватывало весь зал, зал вставал и начинал аплодировать.

Фаина Георгиевна, обняв свою дорогую Поликсену, уходила. И непонятно было, кто это уходит — нянька Филицата или актриса Раневская. Уходит печально, торжественно и в то же время под свою легкомысленную песенку:

Корсетка моя,

Голубая строчка,

Мне мамаша приказала —

Гуляй, моя дочка!

Я гуляла до зари,

Ломала цветочки.

Меня милый целовал

В розовые щечки.

Или это Филицата показывает напоследок, как прошла ее жизнь? Сорок лет в людях… Почти семьдесят лет на сцене…

Или из спектакля уходит душа?

И медленно закрывался занавес, отделявший материальный мир от духовного.

Ему тут же приходилось открываться. Еще раз, и еще раз, и еще…

До тех пор, пока не смолкали аплодисменты.

Как бы ни устала Раневская, она выходила к зрителям и благодарила их.

Несмотря на все сложности совместной работы с Фаиной Георгиевной, Сергей Юрский сохранил о ней самые теплые воспоминания. Тонкий знаток человеческой души и превосходный психолог, он нарисовал яркий и объемный портрет Фаины Георгиевны Раневской, одной из величайших актрис двадцатого века: «Сложен человек. Всякий сложен. Много намешано в человеке. Потому и интересен. Сплетаются биографические нити с генетическими. Сплетаются дурные и добрые побуждения. Спутываются ясные намерения ума с простыми требованиями жизни. Сердечный импульс дает толчок в одну сторону, а физиологический императив — в другую. Нити общественного долга и личного интереса стремятся к слиянию в красивый узор, а он порой оборачивается уродливым узлом. Но если внутри у большинства из нас замысловатый клубок нитей, то Раневская была соткана из морских канатов. Великолепна и красива ее сложность. И от крупности все противоречия ее личности воспринимались как гармоническая цельность. Редки такие люди.