Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Оболенский cтр.№ 13

А когда появились, я не в сундук их спрятала, а на палец напялила. И с удовольствием жестикулировала руками, выставляя подарки на всеобщее обозрение. Очень гордилась, потому что никто до этого мне ничего не дарил. И сразу дала повод для разговоров. Помню, как одна из почтенных и даже уважаемых мною критикесс говорила: «Какое «На дне» она может поставить с бриллиантами на руках?!» Хотя мне это, естественно, никак не могло помешать делать то, что я делала.

— У вас действительно бывали времена, когда не было лишней копейки?

— Ну а как же? Когда мы с Женей Евстигнеевым получили квартиру на Поварской, то распределились: Евстигнеев делал ремонт, а я ездила по стране с вечерами типа «Добрый вечер, здравствуйте». Тогда нам платили по 5 рублей за выступление в сборном концерте.

Это был особый период жизни, когда на афишах писали: «Михаил Козаков и др.». Миша тогда уже был знаменитостью, а мы — актеры «Современника» — были «др.» Никогда не забуду, как мы с Лилей Толмачевой выходили из поезда, приехав в Вологду, и администратор, этакий местный театральный лев, встречал Мишу: «Козаков, здравствуйте». А на Козакове, только-только начавшем сниматься в кино и еще не успевшем приодеться, было рваное пальто и скромненький костюм. Его спрашивали, указывая на нас: «Козаков, это ваши новые куколки?» Так что я и «куколкой Козакова» побывала.

Так вот, я поехала зарабатывать, а Женя остался делать ремонт в новой квартире… Он был человеком невероятным, с потрясающим воображением. Однажды на гастролях в Узбекистане в один из выходных дней мы попросили отвезти нас в Бухару. Валя Гафт тогда только пришел в театр и много лет спустя рассказывал: «Я хотел сачкануть, но как-то неудобно было: только пришел, все едут, все такие духовные, интеллектуальные, а я вроде не такой… И смотрю — Евстигнеев ходит, озирается и говорит: «Молодой человек, ну ты что, поедешь?» Я обрадовался: «Нет». Он мне: «Мы сейчас с тобой открыточки купим и побываем там лучше, чем они». Так вот эта сила воображения, которая была присуща ему во всем, заставила Женю сделать искусственный камин в типовом доме в 60-е годы. Так что мы хоть и небогато, но жили не хуже других.

Как Волчек рассказывает! Это настоящий спектакль большой актрисы — интонации, жесты! Притом что на сцену Галина Борисовна выходила до обидного мало, а кино и вовсе, убежден, не используя ее актерский дар, понесло громадную потерю. Но Волчек сама сделала свой выбор.

— Галина Борисовна, режиссер — это профессия или диагноз?

— Расскажу вам об одном совершенно потрясающем случае, произошедшем с Георгием Товстоноговым и его сестрой Нателлой, и надеюсь, вам все станет ясно. Георгий Александрович не очень любил самолет и, хоть и был вынужден летать, с трудом к нему привыкал. Каждый раз, когда ему приходилось куда-то лететь, главной его задачей было не смотреть в иллюминатор. Во время одного из полетов он сидел рядом с Нателлой и то и дело командовал: «Перестань смотреть в окно». Она сделала вид, что не слышит. Товстоногов повторил просьбу второй раз. Нателла не выдержала: «Но это же я смотрю, а не ты». А Товстоногов ответил: «А ты думаешь, я не представляю, что ты там видишь?» Даже в такой ситуации он оставался прежде всего режиссером.

— Театр — это террариум друзей…

— Единомышленников. Так говорят.

— Это справедливое выражение?

— Не думаю. Это острое выражение. Остроумное. Оно принадлежит, по-моему, Шурику Ширвиндту, которого я очень люблю. Но сама так думать не могу. Не хочу просто.

Понимаете, Бог дал мне эту счастливую профессию, профессию режиссера. Ефремов, мой учитель, говорил нашим актерам: «Она как режиссер началась знаете когда? Когда из бабушкиных штанов кофту сделала в семилетнем возрасте».

Возглавив после ухода Ефремова театр «Современник», Галина Борисовна заявила о себе на весь мир. И этот театральный эшелон, в котором Волчек и за машиниста, и за проводника, и за буфетчика, летит на всех парах уже не одно десятилетие. Летит, порою прибывая не туда, куда нужно, порою опаздывая, а иногда подходя к перрону раньше времени.

— Галина Борисовна, вы стали первым советским режиссером, которого отпустили на постановку спектакля в Штаты в 1978 году. Как вас туда отпустили?

— Все произошло случайно. В СССР приехала большая группа американских деятелей театра для того, чтобы познакомиться с советской драматургией. Они ходили по всем театрам. В «Современнике» смотрели «Вишневый сад», а в последний день своего пребывания захотели посмотреть и «Эшелон» Рощина. Я сказала, что они ничего в этом не поймут, это же сугубо русская пьеса о простых русских женщинах. Но американцы пришли. Сели в зале, надели наушники. В антракте я зашла за ними. Они сидят. Я вначале подумала, что они не поняли, что это антракт, стала давать им знаки, что, мол, можно покурить, погулять. Они продолжают сидеть. Вдруг одна из американок с такой силой схватила меня за руку, что я решила, что она хочет в туалет. А она говорит: «Галина, я приглашаю вас на постановку этого спектакля в Хьюстон». Я громко засмеялась, понимая, что это нереально — в Америку же никто не ездил. А она спросила: «Когда?» Я наобум ответила: «В декабре». Когда после спектакля я снова зашла за ними, у многих были красные от слез глаза. Я говорю им: «Все, это конец, дальше ничего не будет». А переводчица говорит, что гости хотят посмотреть, как работает механизм, двигающий декорации. По дороге на сцену один из американцев задержал меня: «Галина, я приглашаю вас на постановку этого спектакля в Нью-Йорк. Когда?» Я и ему ответила: «В декабре». А потом я получила еще одно приглашение, теперь уже в Миннеаполис. Вот так все и получилось. На следующее утро, прямо перед их отъездом, был прием в ВААПе. Я была туда приглашена «для мебели», принимал гостей начальник. Я чуть опоздала — меня гаишник задержал. Когда вошла, то не поняла, что происходит. А оказалось, что иностранцы уже успели написать письмо министру Демичеву о том, что меня приглашают в Америку. Была суббота, и никого из начальства не было. И когда кто-то из гостей встал и при журналистах сказал, что в восторге от нашего спектакля и что лучшим подтверждением этому будет приглашение русского режиссера Волчек в Хьюстон, все были в шоке. Присутствующему представителю Минкульта стало плохо. Ему же даже посоветоваться было не с кем. А все ждут его ответа. И он встал и сказал: «Министерство культуры принципиальных возражений не имеет». Так я полетела за океан. Пробыла там три месяца.

— Гонорар отдавали?

— Ну а как? Но если до этого нам разрешали 25 процентов, то здесь мне отдавали 50 процентов. Это было невероятно.

— А магнитофон купили?

— За мной же по пятам ходили журналисты и смотрели, что я покупаю. Только мы заходили с переводчицей в дешевый магазин — списки же были, кому что купить надо, — как она мне говорила: «Атас!» И я была вынуждена купить люстру. Представляешь, привезти из Америки люстру. По дури.

Образ лепила.

— А вы понимали, в какой стране живете? Слушали «Голос Америки»?

— Конечно, слушали и все понимали. Но диссидентами не были.