Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Оболенский cтр.№ 48

Но подобное объяснение сработало, и Анатолию Францевичу писала мама. Она даже хранила его письма…

* * *

Мы с мамой были большими друзьями. Все время проводили вместе и говорили обо всем.

Как-то шли по проспекту Руставели, и нас догнал мой университетский знакомый. «Можно я вас с подругой приглашу в кино?» Я ответила, что со мной не подруга, а мама и в кино мы не пойдем, потому что я это не люблю.

Мама потом шутливо корила меня: «Почему ты отказалась? Хорошо бы время провели».

Тем более что я на самом деле обожала кино. Мама даже говорила, что я должна выйти замуж за киномеханика, потому что все свободное время проводила в кинотеатрах, смотрела все новые фильмы…

* * *

В 1950 году в ГОКСе (обществе культурных связей с зарубежными странами) делали альбом грузинских красавиц. Меня тоже позвали сниматься. Хотя я никакой красавицей не была. Может, цвет лица только был приятный. Как говорила Медея Джапаридзе, «неуловимое очарование» было.

Сниматься меня уговорили пойти Медея Яшвили и Медея Джапаридзе. Да и мама тоже советовала, говорила, что хотя бы карточки будут.

Несколько дней меня снимали – то в одной позе, то в другой. То одну руку заставляли поднять, то другую приблизить к лицу. В общем, снялась я.

А в 1951 году нас выслали в Казахстан, и конечно же никакая моя карточка в книгу не попала. Фотографии мне потом подруги прислали в Казахстан, но я не знаю, где они. Я вообще никогда за этим не следила.

Хотя меня ведь и в кино приглашали сниматься. Как-то в театре встретил Цико Долидзе и стал уговаривать. Но я была категорически против. Тогда он отправил своего ассистента к маме. А та даже удивилась – чего это, мол, хотят ее дочь снимать, она же некрасивая. У нее еще на полке стояло достаточно неудачное мое фото. Я вообще нефотогеничная.

Потом ко мне приходил ассистент в публичную библиотеку, где я занималась. Но я стояла на своем – не хочу! Медея Джапаридзе уговаривала, Лиана Асатиани, но я так и не согласилась.

«Хотя бы на фотопробы сходи, – уговаривал меня ассистент режиссера. – Может, тебя и не возьмут сниматься еще». Но я сказала «нет». И не жалею об этом.

Знаете, в старости я стала похожа на мать. А раньше говорили: «Твоя мама красивее, чем ты». Даже в деревне в Мегрелии, когда я приехала, сказали: «Как досадно! У Бабошки и такая дочь». Я обиделась: «Какая дочь? Неужели я такая страшная?»

Я никогда не считала себя красивой. А мне почему-то иногда писали стихи, присылали письма-объяснения. Я часто, не читая их, складывала в коробку.

Уже находясь в ссылке, я сказала маме, как, должно быть, удивятся те, кто обнаружит коробку, полную стихотворений и писем с признаниями в любви. На что мама улыбнулась и сказала, что она прекрасно знала об этих письмах и кое-что успела взять с собой…

* * *

Тот день я не забуду никогда. Возвращаясь домой, я заметила на улице черный лимузин, в окне которого мелькнуло знакомое по портретам лицо в пенсне.

Дома сказала маме, что, кажется, видела Берию.

«Если Берия в Тбилиси – жди беды», – ответила она.

Это было 25 декабря 1951 года. Вечером я готовилась к экзамену по марксизму-ленинизму. У меня на столе были разложены книги-конспекты, и я занималась, не хотелось осрамиться. Сказала маме, что еще поработаю, а потом лягу спать, чтобы утром с ясной головой продолжить заниматься.

Только легла – стук в дверь. Оказалось, к соседям. Но мы слышим, что спрашивают Масхарашвили. Я еще подумала: «Черт побери, что им надо?! Я теперь заснуть не смогу!»

Через мгновение стучали уже в нашу дверь. Мама только приоткрыла, как в комнату, словно свирепые звери, влетело восемь человек.

Во второй комнате брат Георгий сидел. Его тут же схватили за руки. Мама бросилась к нему: «Георгий, что ты сказал?» Тогда ведь было достаточно только одну фразу произнести, чтобы десять лет лагерей получить.

«Нет, – говорят непрошеные гости, – мы не его арестовываем. Мы вас всех высылаем».

Брат тут же схватил наволочки и принялся бросать туда мамин архив фото. Потому он и сохранился.

Один из чекистов, русский по национальности, был очень доброжелательный. Маме помогал советами: это положите, это может понадобиться. Мама была растерянна.

А я ничего не собирала, сидела в кресле и плакала.

Платье только взяла. Его за день до этого принесла моя подруга Медея Яшвили.

Продается, говорит, а у меня нет денег. Но оно было так очаровательно, что я сказала: «Бери! Не позволю тебе его вернуть. У тебя же есть возможность выплачивать по частям».

И она оставила его у меня. «Хорошо, я подумаю».

Я когда выходила из нашей квартиры, обернулась. Так уютно у мамы было – цветы, занавески… И сразу увидела Медеино платье и схватила.

А еще мой руководитель в университете Георгий Джибладзе дал мне книгу, привезенную из Ленинграда.

«Татули, – сказал. – Я даю тебе мою жизнь».

Книга называлась «История эстетики», на английском, я тогда могла читать на этом языке.

Я вспомнила, как он мне эту книгу дал, с каким предупреждением.

Забежала обратно в комнату, взяла книгу, платье и потом в эшелоне не выпускала их из рук.

Все время думала кому-нибудь передать. Но врач и чекисты, которые нас сопровождали, отказали. «Нет, мы не можем взять».

Только через несколько месяцев почтой смогла все отправить…

Практически все наше имущество осталось в Тбилиси. Но единственное, о чем я жалею, – о бесценном серебряном кинжале Георгия Шарвашидзе. Нам не позволили его взять с собой.

* * *

Ехали мы четырнадцать дней! Вагон был переполнен, тридцать пять человек в него запихнули. Дышать было нечем. В маленькую форточку по очереди высовывали голову, чтобы хотя бы глотнуть свежего воздуха.

Страшные вещи во время поездки происходили. У одной пары умер грудной ребенок – матери стало нечем его кормить, молоко пропало, воды-то почти не было.

И знаете, что с ним сделали чекисты? Взяли труп младенца и выбросили в окно, прямо по ходу поезда.

Представляете горе этих родителей? Они даже не знали, где нашло свой последний приют тело их ребенка. Поезд шел по степи Северного Казахстана.

С нами ехала одна старая парализованная женщина. Мама ее кормила, приносила ей кипяток.

Когда поезд наконец прибыл на станцию назначения, мы эту женщину забыли в вагоне. Не знаю, откуда она взяла силы, но смогла добраться до дверей.

До сих пор перед глазами стоит картина – черный проем дверей и седая, растрепанная голова несчастной старухи, которая взмолилась: «Грузины, не оставляйте меня!»

Все тут же бросились к ней – Георгий, его друзья. Спустили ее на землю.