Помощник китайца - читать онлайн книгу. Автор: Илья Кочергин cтр.№ 3

— Это действительно очень интересно, Серёжа, — быстро перебила меня Галина Ильинична, — но, к сожалению, урок у нас скоро заканчивается, и мы не сможем выслушать твою историю до конца. Давай сделаем так, — попроси бабушку рассказать тебе всё ещё раз, запиши эту историю и принеси мне. Я сначала прочитаю, а потом ты сможешь сделать нам доклад.

Вид блокнота и ручки насторожил прабабку.

— Это накой ты записывать хочешь?

Я сказал, что меня попросила об этом учительница, и надолго лишился рассказчика. Мне перестали рассказывать даже вполне безобидные истории о шестипалом Кирее и о серебряном распятии.

Двадцать пять последних лет жизни прабабка провела, сидя дома на кровати. «Я убойная» — ей прилетело поленом по голове во время работы на пилораме. «Наработалась, хватит. Теперь, Анька, ты на меня работай» (своей дочке, Бабане).

Она потихоньку превратилась в призрак, который пугал своим видом моих одноклассников, пугал мёртвой, жёлтой кожей на руках, сморщенным лицом и сиплым, невнятным голосом. Этот призрак населял дом моего детства. В доме ещё был несгораемый шкаф, который никогда не открывался; антресоли с бельгийским ружьём и коробкой патронов; страшный бронзовый бюст с пустыми зрачками и портрет на стене в моей комнате.

Мы с моим школьным товарищем играли в такую игру — надо было встать перед портретом, посмотреть ему в глаза, а потом бежать и прятаться. Мы прятались куда-нибудь под кровать или за шкаф, потом осторожно выглядывали, смотрели на портрет, и оказывалось, что строгий взгляд направлен прямо на нас. Это было тоже немного страшно и непонятно, но от портрета действительно никуда нельзя было деться, можно было только стараться игнорировать его присутствие или убегать из комнаты. Если я вырывал из дневника страницы с двойками, пытался взломать загадочный сейф или крал из карманов в прихожей мелкие монеты, взгляд становился осуждающим и немного презрительным.

Ночью, когда перед сном я лежал в кровати, портрет сливался с обоями, профиль неистового композитора скрывался в тени книжных шкафов, и можно было подолгу смотреть, как ветер гонит по небу облака. На самом деле это был дым из труб находившейся рядом теплоэлектростанции. Поэтому «облака» летели по небу очень низко, быстро и красиво, независимо от того, было ли небо ясным или нет, главное, чтобы ветер дул в нашу сторону. Наверное, неумелое созерцание летящих облаков сделало меня слишком мечтательным.

Потом я явился свидетелем того, как открывали несгораемый шкаф. В комнате рядом с Бабаней сидели несколько человек из музея Революции, а перед ними на столе лежали часы-луковица, какие-то бумаги и два красивых пистолета. Я не удержался и потянул руку к тому, что был поменьше, после этого меня выслали из комнаты. Когда они ушли, забрав пистолеты, часы и бельгийское ружьё, Бабаня дала мне заглянуть внутрь таинственного шкафа. Там остались только упаковки английских лезвий для безопасной бритвы и запасные части к слуховому аппарату. Шкаф утратил свою притягательную силу.

Бронзовый Бетховен перестал меня пугать, когда я обнаружил, что его пустая голова является прекрасным тайником. Сначала я в нём прятал огромный нож, который нашёл на даче, а когда стал постарше, то хранил там бутылки с вином.

В пятнадцать лет я помог отнести совсем больную прабабку в машину «скорой помощи», старуха не хотела уезжать и вцепилась мне в плечо с такой силой, что там остались синяки. Она любила всегда повторять: «Ох-хо-хо, Серёженька, когда ж помру-то?». Но в тот момент, когда я сажал её в машину, она очень сильно боялась смерти. Ей сделали операцию, и она вскоре умерла.

Портрет ещё долго оставался на стене, но я перестал обращать на него внимание. Интереса к семейной и отечественной истории я не испытывал, хотя наш школьный историк делал робкие попытки привить его старшеклассникам.

— Ну что, все прочитали параграф, который я задал? — спрашивал он в конце занятия, выходя из задумчивости. — Всё ясно? Так вот, на самом деле это происходило совсем не так, как там написано.

— А как? — кричали почти все, кроме самых пофигистов.

— По-другому. А как именно, я не буду вам говорить. Я не сумасшедший.

Он, наверное, хотел раздразнить нас, заинтересовать. Но это не производило особого впечатления. Когда на твоих глазах переписывается история, когда не все успели сменить устаревшие учебники, когда скоро грядут выпускные экзамены, то бесполезно, да и некогда докапываться до истины. А чуть позже исчезла и сама необходимость докапываться. Бери — не хочу.

В возрасте, наверное, лет четырёх я твёрдо знал от взрослых, что если подобрать с пола упавшую конфету и съесть её, то в животе после этого заводятся червяки, и ребёнок умирает. Микробы не грозили отцу или матери, они были смертельны только для таких маленьких, как я, детей. Я не запомнил точно, кто мне дал такое знание, — может быть, старший брат, — я одинаково верил всем взрослым. Но в одно прекрасное утро я остался на кухне один, и конфета «Взлётная», которую мне вручили после еды, выскользнула из обёртки и упала на пол. Я залез под стол и глядел на неё, как она лежала на зелёном линолеуме, украшенном полосками солнца. В шкафу, в бумажном пакетике, я знал, хранились ещё несколько точно таких же леденцов, их можно было достать, встав на табуретку. Их не хотелось.

Я протянул руку, взял леденец и, даже не попытавшись счистить с него налипших микробов, положил в рот. Никто об этом не узнал — ни отец, ни мать, ни Бабаня, ни брат. Несколько следующих дней я ждал развязки, вслушиваясь в себя, испытывая сладкий ужас приближающейся катастрофы, и мне снились необыкновенно яркие сны. А потом я понял, что выиграл конфетку у смерти и у червяков, которые могут завестись в животе. Недели через две, если бы я умел формулировать свои мысли, то, наверное, сказал бы, что любое знание относительно.

В дальнейшем, я думаю, именно воспоминания об этом случае отрицательно повлияли на мою успеваемость в школе. Я так ленился тратить драгоценное время на обретение относительных знаний, что был двоечником. Читал приключенческие романы вместо учёбы.

Лет в пять или шесть, накануне очередной годовщины Великого Октября, насмотревшись фильмов по телевизору, я выдернул из тетради несколько листочков и красным карандашом написал на них те самые лозунги, которые несли когда-то революционные толпы на своих транспарантах: Долой царя! Вся власть Советам! Я хотел, чтобы мы с отцом пошли на улицу и расклеили мои воззвания на столбах, украшая город к празднику.

Отец отказался, и его ответ на моё «Почему?» был довольно тёмен.

Многие темы были слишком трудными для понимания, и мой революционный предок парил слишком высоко.

В общем, вышло так, что я очень мало интересовался человеком, изображённым на портрете. Знания, которые я мог бы получить о нём, были слишком уж относительны, и мне больше нравились истории моей прабабушки, где сюжет всегда был закручен довольно просто, но лихо, добро, в конце концов, торжествовало, и победитель получал сто рублей и медаль. Позже меня стали увлекать приключенческие романы и рассказы отца о драках во времена его буйной молодости, о том, как он кадрил девочек, о его таёжных путешествиях и охотах.