Владар опустился на колени, провел ладонью по уродливому лицу, закрывая мертвецу глаза, и с осуждением посмотрел на прапора.
– Человек не человек, какая разница, если он хотел Томскому по башке топором врезать? – возмущенно воскликнул Аршинов. – Может, спасибо ему сказать или другую щеку подста…
Прапор не успел закончить отповеди – ее прервал шум из дальнего конца коридора. Топот ног и яростное рычание становились все громче. Следовало бежать, но Томский никак не мог заставить себя сдвинуться с места.
И он увидел их…
Толпа кривоногих неандертальцев неслась на него, потрясая своими примитивными топорами. Один топор просвистел у самого уха. Следом полетели камни.
На выручку Томскому пришел прапор. Он сделал то, что подсказывала ему интуиция, и не ошибся. Выскочил вперед и принялся махать факелом. Пещерники остановились. Вопли боли заглушили яростное рычание. Преследователи отступали, натыкаясь друг на друга и прикрывая лица волосатыми ручищами.
– Что, не нравится? – обрадовался Аршинов. – Я вам покажу кузькину мать, троглодиты хреновы! Томский, тебя что, парализовало?
Толик развернулся и бросился бежать. Аршинов рванул следом. Едва он оставил свою позицию, как толпа пещерников взревела вновь. Они не собирались упускать добычу.
Пробегая мимо ямы, прапор швырнул в нее факел. По сухим жердям пробежал пал, и они мгновенно вспыхнули.
К тому времени, когда пещерники домчались до непреодолимого для них препятствия, четверка уже свернула за угол.
Высунувшись в туннель, Томский увидел не меньше трех десятков пещерников, мечущихся на краю ямы. Закрывая глаза, они пытались пробраться мимо полыхавшего в яме огня. И раз за разом вынуждены были отступать. Прапор вышел из укрытия и сделал дикарям хулиганский жест:
– Что, взяли, мамонты?
В него полетели топоры и камни. Хохочущий прапор вернулся к друзьям:
– Лучше обезьяна с топором, чем баба с гранатой, – сказал он, обращаясь к Владару, и добавил: – Эх, жаль, маловато патронов!
Глава 15
Серый кардинал Берилага
Даже в высшем руководстве Красной линии мало кому было известно о назначении помещения, отделенного от южного вестибюля бывшей станции Лубянка стеной из красного кирпича. Массивная стальная дверь с табличкой «Посторонним вход строго воспрещен» и два автоматчика в камуфляжной форме особого образца отбивали у любопытных всякую охоту интересоваться тем, что находится внутри. В помещение высшей степени засекреченности редко кто входил, еще реже оттуда выходили. Посетители, как правило, старались проскользнуть за дверь, не привлекая к себе внимания. Они не предъявляли часовым пропусков: всех допущенных стражи знали в лицо.
Стальная дверь была входом, выход располагался совсем в другом месте. Через путаную систему путей и коридоров он вел в туннель, откуда таинственные люди в неприметной одежде могли свободно выйти и легко раствориться в серой массе чиновников, военных и ученых Дзержинской-Лубянки. Старожилы станции называли этих людей «серыми» за стремление ничем не выделяться. Официально же они именовались сотрудниками Особого отдела по разработке спецопераций и подчинялись непосредственно Москвину. За стальной дверью располагалось всего несколько кабинетов, но в этих кабинетах обсуждались самые дерзкие операции красной контрразведки и имелось все необходимое для безопасной и быстрой переправки «серых» в любую точку Метро.
Яков Берзин стоял у истоков Особого отдела, был личным другом генсека, а его должность в Берилаге являлась всего лишь прикрытием. В свое время Тихоня был внедрен в ближайшее окружение профессора Михаила Корбута и числился одним из его лучших друзей. Доверие же к нему со стороны Чеслава объяснялось просто: Берзин был отличным психологом и на каждом шагу льстил своему «гениальному» начальнику.
Если бы Берзин участвовал в операции по созданию Корбутом генетически модифицированных людей, возможно, финал ее не был столь плачевным. Однако в то время Яков был на другом задании – добывал стратегические разведданные, работая мелким чиновником в руководстве Ганзы. Там он тоже пользовался доверием и имел много друзей.
Виртуозному умению завоевывать расположение окружающих Яков учился еще давным-давно у старых лубянских асов, помнивших еще славные времена Ефимыча – легендарного председателя КГБ СССР генерала Семичастного. Используя полученные знания, ученик во многом превзошел учителей, сумев адаптировать их к специфическим условиям Метро.
Сейчас Берзин сидел за столом напротив Москвина и с наслаждением затягивался папиросой из запасов генсека. Туберкулез тоже был одним из элементов легенды. Умело симулируя болезнь, Тихоня получал возможность покидать Берилаг, не вызывая подозрений, и докладывать руководству обо всем, что происходит на секретном объекте.
Москвин выслушал очередной доклад Берзина, отхлебывая из стакана ароматный грибной чай. Последним поручением, отданным Якову Чеславом, была командировка на станцию Новокузнецкая под видом ганзейского купца. Корбут и Берзин просчитали все варианты и пришли к выводу: группа Томского в любом случае окажется на Новокузнецкой. Станция была достаточно удалена от Красной линии, соблюдала нейтралитет. По прикидкам Чеслава и Якова, Томский и компания попытаются оттуда выбраться на поверхность, чтобы отыскать хранилище вируса.
– Автозаводская была бы для них лучше, – заметил в разговоре ЧК. – Но даже такой отморозок, как Томский, вряд ли решится на прорыв блокады.
Берзину поручалось не просто проследить за Томским, но и всячески содействовать его группе в приобретении снаряжения для выхода на поверхность.
– А как насчет самого Корбута? – поинтересовался Москвин. – Готов план его устранения после того, как вирус и антидот попадут в наши руки?
– Обсуждать этот вопрос пока рано. Чеслав, конечно, с каждым днем становится все менее управляемым. Сегодня утром по его приказу казнены три охранника. Комендант мог ограничиться просто строгим наказанием, но совсем очумел среди своих банок с уродами. Его ликвидация – лишь вопрос времени.
Москвин удовлетворенно кивнул. В памяти еще были свежи воспоминания о том, как молодой Корбут дерзил ему в правительственном вагоне. Договоры договорами, а таких вещей генсек прощать не привык.
Он покинул Особый отдел через запасной выход и уже через несколько минут катил на моториссе в свою резиденцию.
Берзин некоторое время наслаждался папиросами, оставленными Москвиным, а затем начал собираться. Сменил форму на добротный цивильный костюм. Набил вещевой мешок автоматными рожками, а карманы просторного плаща – документами, необходимыми для беспрепятственного передвижения по Метро. Заткнул за голенище сапога нож, а на голову нахлобучил широкополую шляпу.
Он собирался идти к выходу, когда взгляд упал на большой сверток, прислоненный к стене в углу кабинета. Там хранился бережно завернутый в несколько слоев брезента гранатомет «Хашим».