Русь против европейского ига. От Александра Невского до Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Филиппов, Михаил Елисеев cтр.№ 85

Государь осерчал, но виду пока не подал, стерпел.

Хотя и видел, что происки конфедерации заграждают путь в его страну всем иностранцам, а не только купцам.

Н. М. Карамзин приводит интересное свидетельство того, как смотрели на Западе на усиление нашей страны: «Уже Россия так опасна, – писали чиновники Орденские к Императору, – что все Христианские соседственные Государи уклоняют главу пред ее Венценосцем, юным, деятельным, властолюбивым, и молят его о мире. Благоразумно ли будет умножать силы природного врага нашего сообщением ему искусств и снарядов воинских?».

Наиболее ярким примером здесь является дело Ганса Шлитте. Суть его такова.

В 1547 году Иван IV поручил вышеназванному Гансу навербовать в Европе и доставить на Русь группу высококвалифицированных специалистов в различных областях науки и техники. Список потребных ему людей государь составил и вручил своему посланнику. Царь звал на службу: «мастеров и докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их, книжных людей, понимающих латинскую и немецкую грамоту, мастеров, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастеров, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, людей, которые умеют находить в воде жемчуг и драгоценные камни, золотых дел мастеров, ружейного мастера, мастера по возведению каменные и деревянные города, замки и церкви, полевых врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущих в лекарствах, людей, умеющих привести воду в замок, и бумажных мастеров».

Задолго до Петра I наши правители начали приглашать к себе иностранных специалистов, не чураясь перенимать от Запада что-либо полезное и нужное, начиная от новых технологий и заканчивая достижениями в области культуры.

Шлитте очень ответственно подошел к вопросу и нанял на русскую службу 123 человека. После этого двумя группами они отправились в Москву. Та, которую возглавлял сам Ганс, должна была сесть в Любеке на корабль и отплыть в Ревель, а другая отправилась по суше, через Пруссию (бывшие владения Тевтонского ордена) и земли Ливонской конфедерации. Казалось, что государево поручение его доверенный человек выполнил блестяще.

Но не тут-то было!

От руководства конфедерации в Любек помчался гонец с просьбой приложить максимум усилий к тому, чтобы Шлитте и его люди не попали на Русь. Магистраты Любека подсуетились, и в итоге сам Ганс оказался в тюрьме, а его люди разбрелись кто куда. У второй группы все сложилось еще печальнее. Всех мастеров и ремесленников задержали в Вендене, где они и провели в заключении пять лет. Затем кого-то отпустили, а остальных заставили трудиться на благо Ордена. О том, насколько серьезно ливонцы отнеслись к попытке царя Ивана пригласить в Москву иностранных мастеров, свидетельствует тот факт, что когда некий мейстер Ганц попробовал самостоятельно пробраться в Россию, то, будучи пойман у границы, был обезглавлен.

Делалось все возможное, чтобы, не дай бог, не допустить усиления Руси, и здесь все меры были хороши. Сильная Россия никогда и никому не была нужна.

Как видим, в мире не меняется ничего.

Но такие «шалости» долго не могли сходить с рук ливонцам. Не нужно было испытывать терпение самодержца и играть на его растрепанных нервах. Особенно учитывая, что Иван Васильевич рассматривал ливонские земли как свою вотчину, которая была неправедно захвачена ворогами в стародавние времена. Вот тут-то и вспомнили в Москве о «Юрьевской дани».

Если хочешь найти повод к войне, то его можно найти всегда.

Что примечательно, эта самая дань была лишь одной из составляющих многочисленных претензий Ивана IV к правительству Ливонии. «Книга степенная царского родословия» их суть излагает так: «Земля Ливонская, въ ней же бяше седмидесят градов, в древняя лета земля та зовома Чюдьцы, идеже великий князь Ярослав Владимиричь и град созда во свое имя Юрьев и многа святыя церкви постави и тамо бяху епископи православные и подлежаху Рустей митрополии. Потом же богомерзцыи Немьци, пришедшее из Замория и вселишася в Чюдьцы и дань даваху Русским государемъ к Великому Нову граду. Егда умножишася и обогатиша и самочинием возгордешася и не токмо дани давти не начаша к Нову граду, но и брань супротивну воздвизаху и пакости многи великому Нову граду и Пськову содеваху, овогда убо побежающе, овогда сами же побежени бываху». В этой скупой казенной бумаге Иван Васильевич все тщательно припомнил ливонцам, начиная аж с основания Ордена меченосцев! Впрочем, сей исторический экскурс послужил своего рода вступлением к претензиям, более близким по времени и куда более серьезным. «И тако пребывающе, не токмо благочестия держателем не покаряхуся, но и на церковь Христову восколебашася ко своему имъ разорению и епископию Юрьевскую от истиннаго благочестия въ Латыньское бископьство претвориша, та же и церкви Божия разориша, потом же и святыя иконы попраша. На правоверныхъ же християнъ, живущих тамо, возбеснешася и гонение веле воздвигоша паче древнихъ злейшихъ иконоборець. И мучителие немилостиви быша имъ».

Это уже конфликт на религиозной почве.

Если же учесть, что Иван IV был человеком глубоко верующим, то факт покушения на церковь Христову приобретал в глазах царя чуть ли не решающее значение. Постоять за православную веру супротив латинского воинства – что могло быть почетнее в глазах русского самодержца.

На ту пору в Дерпте было два православных храма – Георгиевский и святого Николая. Первый для псковичей, второй для новгородцев. Понятно, что католические власти всячески стремились их закрыть.

6 января 1472 года во время праздника Богоявления, на льду реки Омвоже был арестован священник церкви святого Николая Исидор, а вместе с ним все православные прихожане, числом 72 человека. На следующий день, после того, как русские отказались перейти в католичество, всех их, включая женщин и детей, по приказу епископа утопили в проруби. Что же касается Исидора, то его обрядили в иерейские одежды и бросили в Иордань, где он накануне освящал воду. Имущество же казненных православных было разграблено. Тогда это преступление сошло ливонцам с рук, но теперь Иван Васильевич о нем вспомнил. Как и о словах своего отца, Василия III, который однажды заявил ландмейстеру: «я не Папа и не Император, которые не умеют защитить своих храмов» (Н. М. Карамзин).

Перечень обид продолжался: «Потомъ же гордостнии Немьцы и всех жителей Руских истребиша отъ земли Ливонския и домы ихъ и вся Русьская коньца, иже во градехъ Ливонских себе похитиша, так же паки потом и приходящихъ къ нимъ Рускимъ гостем и всякимъ купьцемъ многу тьщету купли их содеваху и имения их лишаху и осрамляху ихъ поноснымъ бесчестиемъ обругаху ихъ».

То, что русских купцов с завидной регулярностью грабили в Ливонии, отрицать было глупо. То, что царь Иван ищет повод для вторжения в Ливонию, тоже было понятно, недаром в адрес немцев прозвучала знаковая фраза: «Аще ли же неисправлени будутъ, то мечемъ своимъ претяше имъ».

Это была уже прямая угроза. Неприкрытая.

Ливонцы пуще огня боялись победителя Казанского и Астраханского ханства, что и засвидетельствовано русскими летописями. Та же «Книга степенная царского родословия» отмечает, что «божьи дворяне» были «страхомъ одержими».