Левый полусладкий - читать онлайн книгу. Автор: Александр Ткаченко cтр.№ 42

Утром раздался звонок (моя уже готовила кофе в постель): «Саня, это Аркадий, я в соседнем подъезде, лежу среди хрустальных ваз и в березовой роще обоев, моя пошла в магазин». — «Как насчет генотипа?» — спросил я. «Мы спали в темноте, утром я проснулся первым и решил посмотреть на нее, она смиренно спала, ее роскошные волосы были раскинуты, и на всю левую половину лица огромный, как будто рубленный шашкой шрам…» — «Откуда, кто?..» — «Не знаю, — мрачно ответил он, — наверное, воевала в составе Первой конной Буденного. Забери меня отсюда, мне жутковато…»

И мы переместились в нынешнюю столицу республики Крым и залегли на дно у нашей общей знакомой врача-психиатра, чрезвычайно гостеприимного человека. Она дала нам отдохновение от неожиданных знакомств и повеселила некоторыми историями про своих несчастных больных, к которым она относилась по-настоящему по-гиппократовски. Две-три из ее историй я запомнил навсегда.

Первая — это когда к ней попал больной, весь в наколках. Его веки были почему-то синие. Она попросила закрыть глаза, на веках было выколото: «Вор спит». «Что это означает? Что ты уже больше не воруешь?» — «Нет, — ответил он, — это толкуется так: вождь Октябрьской революции спит». При осмотре состояния его кожных покровов, когда он поднял рубаху, на груди врач увидела нечто — была выколота вся Периодическая система Менделеева, но поскольку он сам накалывал ее, смотрясь в зеркало, то наколка системы великого химика и получилась в зеркальном изображении. «Вещества наоборот, — поглаживая себя по животу и груди, приговаривал он, — я живу в наоборотном мире». Видно, нормальный был сумасшедший, раз так говорил. Мать же одного из больных, страдающего манией величия, была приглашена на беседу в дурку, когда ей сказали, что заболевание ее сына в том, что он все время говорит: «Я Николай Второй!» Бедная старушка из деревни начала причитать: «Ой, да не верьте ему, мы все из простой семьи: и маты моя, и папа, врет все, не верьте…»

Близились февральские дни Советской армии. Вдруг раздается телефонный звонок: «Мы знаем, что Арканов у вас. — Это говорили из общества „Знание“. — Не согласился бы товарищ Арканов двадцать третьего февраля выступить перед слушателями Высшего военно-политического училища?» Я спросил Аркадия: а почему бы и нет? «Машину выслать по какому адресу?» — спросили из трубки. «Ну вы же знаете, коль звоните», — сказал я и бросил трубку.

В ночь перед двадцать третьим мы нагрузились по самые уши, гужевались до шести утра, потом кое-как уснули. Нас разбудил долгий звонок: «Александр Петрович, машина уже выехала…» Боже, какая машина, военно-политическое училище, Аркан мертвый; да еще вчера опять «по голосам» про «Метрополь» — Аксенов, Ерофеев, Попов, Мессерер, Ахмадулина, Арканов, Битов, Вознесенский… Протест против цензуры… Прорыв в политической системе тоталитаризма… Еле поднимаемся, бреемся, слегка опохмеляемся, у Аркадия мешки под глазами, обшарпанный пыжик почти на носу. И вот нас проводят через проходную, и мы видим ужасающую картину: плац и на нем все военно-политическое училище, человек пятьсот при параде, перед ними трибуна и на ней полковники да генералы, полковники да генералы и еще пыжики, пыжики и пыжики, да не только, как у Аркана, а сытые, торчащие каждой волосинкой, венчающие обкомовские тела в сплошь серых финских блатных пальто. «Товарищи писатели, сюда поближе. Товарищ Арканов сейчас будет выступать». — «Какой выступать, я не готовился». А в это время начальник училища уже объявляет: «А сейчас я даю слово для поздравления в такой знаменательный день писателю-сатирику Аркадию Арканову». Февраль. Холод собачачий, «Метрополь». Высшее военно-политическое училище. Курсанты и их преподаватели. Настоящие и будущие душители свободы и свободы слова. Я думаю: «Ну все, хана, Аркан с бодуна, мешки под глазами опустились почти до подбородка…» И вдруг слышу на весь плац чеканный, почти левитановский голос: «Славные сыны нашей Родины, армейцы! От имени многотысячной, не менее славной армии советских писателей я поздравляю вас…» И так далее минут десять в таком духе, что ни одному из пыжиков и папах и не снилось. «Во профессионал, — подумал я, — во молодец, Аркан!» Но вдруг меня насторожила фраза, брошенная генералом: «Аркадий Михайлович, внимание, сейчас будете вручать». — «Что вручать, не понял?» Ему ответили: «Погоны полковничьи подполковникам». «Не понял», — сказал опять Аркан. Но было поздно. Выкрикнули какую-то фамилию, и вот здесь я увидел картину, которую не забуду никогда и всегда буду вспоминать ее наяву и в кошмарных снах: отделившись от огромного строя, как-то припадая поочередно на одно из колен, придерживая левой рукой огромную шашку, правой рукой — папаху, прямо на Аркадия начал с большой скоростью надвигаться подполковник. И я подумал: «Все, пиздец, вот так здесь и закончится карьера одного из великих смехачей — специально все подстроено, зарубят на хуй». В этот момент начальник училища воткнул Аркану новые сверкающие погоны в руки, и подполковник уже почти подполз на трибуну. Он отдал честь ошарашенному писателю и получил из его рук полковничьи звезды. Как Аркан удержался от того, чтобы машинально не отдать честь обратно, я не знаю, но вручение повторилось еще трижды — видно, всем понравилось, как Аркан трогательно говорил каждому: «Пусть ярко горят ваши звезды, поздравляю!» — «Служу Советскому Союзу». «Господи, — стоял и думал я, — и это Арканов, голоса Америки, Советский Союз… Как же они дали такую пенку, или у них действительно с информацией плохо? Ведь все равно, кому-то из них врежут за этот неистаблишментский финт: обкомовцы, генералы и писака, да еще с лицом явно нерусской национальности». Но наш начальник училища был в ударе — у него полный набор на торжествах: от пионеров до гостя из столицы. Он бодро сказал после парада: «Ну а теперь полковничий чай». И нас потащили в апартаменты. Там стоял огромный стол, весь утыканный огромными фаустпатронами — бутылками «Пшеничной» по ноль семьдесят пять и всякой снедью. И как начали генералы и полковники жрать водку стаканами. И все норовили Аркадию подливать, а потом сказали: «В зал просим, Аркадий Михайлович, уж повеселите курсантиков». Уж повеселил он их — в лежку лежали, а генералы и полковники все жрали водку стаканами и жрали. Но потом и Аркана заставили догнать, а затем еще и спрашивают: «Куда доставить?» «Как куда, в — аэропорт», — сказал потухающий я. И доставили. Бревном внесли в машину, а потом в самолет. Как он долетел, не знаю, знаю, что через день звоню ему, а он еще сквозь сон отвечает: «Вчера звонил начальник училища, его вызвали в Москву, видно, снимать будут. Просит найти какие-то концы». «Какие концы, — я баячу Аркану, — ты сейчас можешь только попросить ЦРУ, чтобы его не трогали». Смехач хмыкнул в ответ и отключился. А начальника-таки сняли. Хороший мужик был. Как-то ехали с ним в поезде, в вагоне СВ, раздавили бутылочку, и я спросил его про тот случай, и он сказал: «Да знал я обо всем. Мне нравились рассказы Арканова давно, вот я и хотел, чтобы ребята послушали, пока есть возможность, и сыграл малость под дурачка. Сейчас в другом округе служу, ничего страшного». Хороший был генерал, редкий. И значит, не только одни мы дурили, отдельные штатские лица, были еще и офицеры, господа офицеры…