– Я привыкла так… – улыбнувшись ответила девушка. – И есть на то свои причины. Можно сказать, своя тайна.
– Ты сама и есть тайна. – не удержавшись вымолвил он.
– Да ты тоже появился невесть откуда, обманул меня зачем-то… Но добро в тебе за версту видно, а на тайну всякий право имеет.
– Это в чем же я обманул? – сконфузился Микулка.
Дива мягко улыбнулась, привстала и посмотрела варево в котелке.
– Когда я тебя перевязывала, в поясе твоем были травы замотаны. Там чабрец был. Не на первой росе собранный, а в самую пору. И высушен верно. Ты собирал?
– Я… – почему-то сразу признался Микулка.
– Хорошо в травах ведаешь, хотя молод и на сына ведьмака не похож. А бился ты и вовсе не как ведун. Как же в одном отроке две столь разных науки уживаются? В тебе тоже тайн хватает, да только я их не выведываю, ежели делиться не хочешь, а ты из меня чуть не клещами их вытягиваешь.
– Ладно, не буду больше! – с улыбкой пообещал он. – И спасибо, что помогла мне, не то утонул бы в беспамятстве.
– Ты мне понравился. – честно призналась Дива. – Сколько отчаянной и смелой доброты должно быть в человеке, если он ради незнакомой девки один портив тысячной рати биться вышел? Много я разного в жизни видела, но доброта с силой только в русской душе сочетаются. Доброта, сила и глупость безмерная… Мало ли девок? Нет же, надо выбрать ту, которую спасать труднее всего. Чай не интересно иначе?
– Да ну тебя! – отшутился Микулка. – Разве я в ней девку увидел? Зарян учил, что каждой живой твари место на свете есть, каждую беречь надо. А человека и подавно. Тем более девку… Она-то за себя постоять не может! Даже врага без надобности убивать не след. Но уж если пошла битва, то око за око и зуб за зуб. А то и два можно вышибить, чтоб в следующий раз супостату неповадно было.
– Какой Зарян? – насторожилась девушка. – Не тот ли, что у Велик-Камня живет?
Паренек разозлился на себя, что язык распустил, да только слово не воробей – вылетит, не поймаешь.
– Тот самый… Он и целебным травам меня лечил, и боевой науке.
– Ученик Заряна?! – девушка даже вскочила от волнения, щеки ее так и пылали, споря с языками огня, угасающего в наступающей тьме. – Слава Богам… Нашел ученика, значит.
– Его печенеги убили, вот я мстить и пришел. А потом пойду в Киев, если жив останусь. Я сам из тех краев…
– Убили… Для него это лучше, чем в постели умереть. А что в Киеве будешь делать?
– Дедов наказ выполнять. – коротко ответил Микулка и замолк, погрузившись в воспоминания.
Костер угасал, посвистывая тонкими струйками дыма, но жар углей отбрасывал на темные стены зыбкое красноватое марево, согревая своим теплом. Варево в котелке закипело, распустило по пещере ароматный дух. Густые добротные тени повылазили из углов и медленно подползали к угасающему костру. Тихо… Только шепчет по гальке недалекий прибой.
Микулка достал из-за пояса ложку, помешал варево и попробовал на вкус. Скривился как древесная кора от пожара.
– Не вкусно? – искренне удивилась девушка.
– Не… Горячее как из пекла.
Они весело рассмеялись и паренек как бы невзначай придвинулся ближе к девушке. Странная она какая-то! Другая бы уже давно герою на шею вешалась, а эта гордая. Видать, себе цену знает.
– Я знаю, как тут можно печенегов извести. – внезапно сменил тему Микулка.
– Всех? – не сдержала усмешки Дива.
– Ну… Многих. Только я боюсь русичам навредить, тем что в веси остались. Там бабы, дети малые. Их бы предупредить! Да только мне там появляться нельзя.
– Куда тебе воевать! Еле жив остался… Шел бы в Киев, там нынче беспокойно очень, неизвестно что будет. В такое время один воин нужнее десяти мудрецов. А тут загинешь зазря, никто и не узнает.
Микулка снял котелок и поставил остужаться у ног, помешивая варево.
– Я не могу так уйти. Не знаю… Хочу до кагана Кучука добраться.
– Микулушка, их же тут тьма, не меньше! А у тебя в боку рана, нога порезана, да еще старых ран не счесть, словно тебя медведь ломал.
– Это они. Посекли меня в ту ночь, когда Заряна убили. Много они мне уроков дали, пора и мне долги возвращать.
– Какой ты… Хочешь помогу тебе? Предупрежу русичей?
– И не думай! Поймают тебя.
– Ну уж нет! – рассыпала Дива искристые бусинки смеха. – Меня им не поймать никак. Когда ты хочешь напасть?
– Да хоть бы сейчас! Рана моя почти не болит, разве что опухла. Да там мне особой прыти и не надо будет, я хитростью взять хочу. Хитростью и нежданным напуском.
– Тогда я сейчас и пойду. Что сказать русичам?
– Скажи, чтоб коней стереглись. Как увидят мой сигнал, пусть скопом бегут в лес. Я у водопада головней помахаю. У коль прозевают сигнал, пусть бегут когда конский топот услышат.
– Хорошо. Я пойду. А ты сиди и из пещеры носа не высовывай. Если удумаешь подглядеть за мной, каким путем я пойду, больше никогда меня не увидишь. Понял?
– Чего ж не понять… Странно это все, но то твое дело.
Девушка поправила шубку и тихо выскользнула из пещеры. Словно ветерок пролетел.
Микулка взял меч, осмотрел, вытянул из ножен. Не так он и тяжел, как кажется, да и руку слушает отменно.
– Эй, Кладенец… – тихонько позвал паренек.
Ответа не было. Он засунул меч в ножны и накинул на плечи широкие ремни перевязи. Время тянулось как густой мед, собранный в изоке месяце, но было не до сна. Микулка прокручивал и прокручивал в уме план нападения, почти физически чувствовал горячее дыхание боя. Костер совсем угас, припорошив угли серой золой, а Дивы все не было.
13.
Микулка все же уснул и вошедшая в пещеру Дива мягко взяла его за плечо, вытянула из объятий суматошного сна.
– Я предупредила наших. – присаживаясь у котелка сказала она. – Там не только бабы и дети, есть не мало мужей, но они все язвлены, кто больше, кто меньше. Есть такие, которые могут меч в руках держать. Да только оружия у них нет, печенеги забрали. Народ будет ждать сигнала. Ты отдохнул?
– Отдохнул… – протер глаза Микулка. – Как себя басурмане чувствуют?
– Беспокойны. Всюду дозоры с кострами, шатры перенесли один ближе к другому.
– Ближе? Хорошо… Приготовились, значит, напуск отразить.
Дива встала, взяла со стола ложку и попробовала остывшего варева. Посмаковала, кивнула одобрительно и села есть. Микулка тоже решил подкрепиться, к тому же овощная похлебка без мяса была сейчас для его живота в самую пору. Было почти темно, только потрескивала масляная плошка на столике у стены.