Мой старший брат Иешуа - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Лазарчук cтр.№ 5

Но в конце жизни Ирод, на свое несчастье, отвернулся от Оронта…

Я помню его. Мне было три года, но я его очень хорошо запомнила. Я сидела у отца на коленях и смотрела на незнакомца с темным узким лицом и странными глазами, таких я не видела больше ни у кого, а потом я сползла под стол и споткнулась о тяжелый кожаный мешок. Я споткнулась, мешок упал набок и раскрылся, и из него покатились серебряные и латунные монеты. Их было много.

Оронт приезжал едва ли не каждый год, и каждый раз после его приезда мы собирали свой легкий скарб и перебирались в другой город, и наконец – мне исполнилось восемь лет – оказались в Александрии, шумной, прекрасной и величественной, а оттуда по морю отправились в Иоппию, а из Иоппии – в Еммаус. Это было возвращение домой.

Жестокий правитель Архелай накануне истощил терпение императора Августа и лишился почестей и государства. Нам ничто не угрожало…

Так казалось не только родителям, но и Оронту. Даже прорицатели ошибаются, когда речь идет о властителях.

Через несколько лет по совету Оронта мы уже большой семьей – на свет появились Иосиф и Яаков – переехали в Галилею и записались галилеянами. Там, в нашем доме в Кпар-Нахуме, я и видела Оронта последний раз. Иешуа ушел тогда с ним – чтобы вернуться только через семь лет…

Оронта казнили как парфянского шпиона. Судьи придумали это, чтобы извратить его роль в событиях, раскручивающихся вокруг Иоханана и Иешуа, и тем самым извратить сами события. Но я уверена, что камень, брошенный в темноте через плечо наугад, таки да, разбил драгоценный светильник. Как ни крути, а Оронт действительно был парфянским шпионом. Но не тем шпионом, который разузнает о числе колесниц и лошадей в войске и пересылает тайные записки своим командирам, а тем, который медленно и постепенно меняет склонности и предпочтения царей и первосвященников, рассыпает и собирает царства, начинает и заканчивает войны…

Я почти знаю это. Отец говорил голосом, пустым от боли, а я вытирала пот с его лба, щек и шеи и думала: как же так, ведь ты такой умный и такой хороший, а он даже ничего не скрывал и не прятал, и вы столько раз встречались и беседовали обо всем на свете, и ты так ничего и не заподозрил? Отец верил, что Оронт – тайный и доверенный слуга великого царя, и все. А я уже тогда знала, видела ясно, что – нет, не только.

Потом были тому и другие подтверждения.

…Вот этот человек и постучался холодным дождливым зимним вечером в ставень окна.

– А теперь, – сказала Оронт, – позволь мне, госпожа, привести сюда ту, ради которой я и позволил себе разрушить твой мир и покой.

Тетя Элишбет молча кивнула. Оронт вышел и тут же вернулся.

– Отошли слуг, госпожа, – сказал Оронт.

– Конечно, – сказала тетя. Она потянулась к колокольцу: – Мафнай! Позови служанок, сядьте в задней комнате и пойте песни. Пойте громко. Ты понял меня, Мафнай?

Сторож поклонился и исчез.

Мама еще не понимала ничего.

– Кто этот человек? – спросила мама. – Мне страшно.

– Мне тоже, – сказала тетя Элишбет.

Они обнялись, и мама вдруг заплакала.

– Желания могут сбываться совсем не так, как мы думаем, – сказала тетя. – Никогда ничего не проси у незнакомых богов.

– Тетя! – в ужасе воскликнула Мирьям, отстраняясь.

– Я шучу, – сказала тетя. – Мне страшно сейчас, поэтому я шучу. Я и не так буду шутить… когда будет еще страшнее. К этому человеку, Оронту, я ходила узнать, будет ли у нас с Зекхарьей дитя. И Оронт, глядя в черную воду, сказал, что я рожу, когда уста моего мужа запечатает страх, и он не сможет вознести молитву. Кажется, настает этот день…

– Но тетя! Ведь чрево твое порожнее!

– Бывает всякое, – сказала мудрая тетя Элишбет.

Вскоре вернулся Оронт, почти неся кого-то, с головы до ног закутанного в синий сирийский плащ без кистей. Вода стекала с плаща…

Когда сняли плащ, под ним обнаружилась крошечная серая от холода женщина с огромными испуганными зелеными глазами. Она из последних сил держалась на ногах, придерживая руками торчащий вперед живот; мокрый виссон облегал его, и выступал пупок, похожий на инжирную ягоду.

– Пусть имя ей будет Дебора, – сказал Оронт. – И пусть никто не видит ее в вашем доме. А со служанками я поговорю сейчас.

Он поговорил со служанками, и ни одна не проболталась. А я, еще не родившаяся и даже не зачатая, получила свое имя.

И знаете что? Оно мне нравится.

Теперь нужно немного рассказать о царской семье. Ирод, сын Антипатра, арабского царя без царства (что давало повод злым языкам называть его чуть ли не беглым рабом; что делать: у евреев потому так много демонов зависти и злословия, что существует очень много разных слов для обозначения оттенков этих чувств), и Кипры, жены из знатного арабского рода, стал царем иудейским во многом благодаря случаю. Антипатр оказал настолько значимую помощь первосвященнику и царю Иудеи Гиркану Второму в борьбе с его братом, узурпатором Аристобулом (который вообще-то просто-напросто избрал себе не тех покровителей: Парфию, а не Рим), что вскоре стал умным и сильным фактическим правителем при слабом мягкосердечном государе. Антипатр назначил своих сыновей, Фасаэля и Ирода, начальниками провинций: Иудеи и Галилеи. Ироду было тогда пятнадцать лет отроду; он был необыкновенно красив, статен, с лицом выразительным и умным, с глазами редкого зеленого цвета и пшеничными вьющимися кудрями, как у Самсона; в шестнадцать он женился на Доре, или, как ее звали на греческий манер, Дорис, и спустя положенный срок на свет появился первенец Ирода, названный в честь деда Антипатром. Дора была из бедного, но знатного рода, берущего свое начало от Халева, одного из военачальников Иехошуа бен-Нуна, или по-гречески Иисуса Навина; прапрадед ее бежал от Маккаби из Вифлеема в Хеврон, который в те времена был главным городом арабского Эдома; еврейская община в Эдоме была велика, но не все на чужбине сумели соблюсти истинную веру, а многие даже ели свинину – поэтому легко понять, что в семье Гиркана к Доре относились почти презрительно, называя в глаза простолюдинкой и вероотступницей, – хотя и то, и другое было ложью, продиктованной тайной завистью: ведь царский род Маккаби ни древностью, ни знатностью не отличался; они-то как раз и были самыми что ни на есть простолюдинами на царстве.

Как это нередко случается, после родов Дору отвратило от мужчин; долгое время она просто не допускала Ирода на свое ложе, а потом нашла утешение с рабыней Авихаиль. Может быть, это и подвигло самого Ирода к содомским утехам? Не знаю. Но то, что это ожесточило его сердце и заставило искать смерти, – наверняка.

Галилея в те времена была поистине разбойничьим краем, и Ироду понадобилось потратить семь лет времени и пролить семь рек крови, прежде чем и последняя вдовица из Гишалы заимела возможность беспечно пройти весь путь до Иерушалайма, чтобы принести свою лепту в Храм и, как заповедано, съесть Пасху в стенах великого города. Тысячу раз молодого правителя могли поразить в схватках, и сотни раз к нему подсылали убийц с кинжалами или ядом, но он был словно заговорен; и об этом роптали. Наконец, враги его попытались расправиться с ним на высшем совете, санхедрине, который на греческий манер произносится «синедрион». Дело в том, что разбойники те были не просто разбойники, а шахиты, воины за веру, то есть как бы продолжатели дела всех Маккаби и духовные наследники Александра Янная, огнем и мечом расширившего иудейские земли и опустошившего языческие города; эти люди – может, на словах, а может, и на деле – стремились к независимости и к свободе от Рима, а также к дальнейшим завоеваниям окрестных земель; и многие богатые и знатные галилеяне (живущие в основном в Иерушалайме) сочувствовали им и поддерживали их оружием, деньгами и влиянием. Особенно лютовал некий Хизкийяху, якобы внучатый племянник Янная. Однажды после особо жестокого набега разбойников Хизкийяху на приграничные сирийские земли Ирод разорил разбойничьи деревни, а самого Хизкийяху и еще сто сорок человек из его шайки захватил, отвез в Сирию и там казнил на свежих пепелищах при огромном стечении народа, восхищенного такой простой и даже примитивной, животной справедливостью, – так что стоит ли удивляться, что по возвращении домой Ирода ждало приглашение на суд? – родственники казненных обвинили его в нарушении множества законов; правду сказать, так оно и было: Ирод искренне не понимал, как писаный закон может быть выше природной справедливости.