Каникулы в Лимстоке. Объявлено убийство. Зернышки в кармане - читать онлайн книгу. Автор: Агата Кристи cтр.№ 71

— Доброе утро, Филиппа!

— Здравствуйте!

— Вы очень заняты?

— Умеренно.

— А что вы делаете?

— А вы не видите?

— Нет. Я не садовник. По-моему, вы просто играете с землей.

— Я сажаю салат.

— Вот как? Сажаете, значит…

— Вы что-то хотели? — холодно спросила Филиппа.

— О да. Я хотел вас увидеть.

Филиппа метнула на него взгляд исподлобья.

— Не надо сюда приходить. Миссис Лукас это не понравится.

— Она не разрешает вам иметь поклонников?

— Не говорите глупостей.

— А что? Поклонник… Прекрасное слово! Великолепно передает мое отношение к вам. Я вас уважаю… держусь на почтительном расстоянии… но не отступаю.

— Пожалуйста, Эдмунд, уходите. Вам незачем сюда приходить.

— А вот и неправда! — торжествующе провозгласил Эдмунд. — Вовсе даже есть зачем! Миссис Лукас позвонила сегодня моей матушке по телефону и сказала, что у нее полно кабачков.

— Целая пропасть.

— А потом она спросила, не хотим ли мы поменять горшочек меда на кабачки.

— Но это неравный обмен! Сейчас кабачки — бросовый товар, их везде хоть отбавляй.

— Конечно! Поэтому миссис Лукас и позвонила. В прошлый раз, если мне не изменяет память, она предложила обменять сливки — представляете, сливки! — на зеленый салат. В разгар сезона! Салат тогда шел по шиллингу за пучок.

Филиппа ничего не ответила.

Эдмунд сунул руку в карман и извлек крошечный горшочек меда.

— Так что вот мое алиби. В самом широком и неоспоримом смысле этого слова. Если миссис Лукас ухитрится протиснуть свой пышный бюст в дверь подсобки, я скажу, что явился по поводу кабачков. А это весьма уважительная причина!

— Может быть.

— Вы читали Теннисона?[5] — как бы между делом осведомился Эдмунд.

— Кое-что, немного.

— Зря, зря. Теннисон скоро снова войдет в моду. Даже теперь по радио читают по вечерам «Королевские идиллии», а не этого бесконечного Троллопа[6] Троллоп всегда казался мне невыносимо напыщенным. Конечно, в небольших дозах его можно выносить, но когда тебя им пичкают!.. Так вот о Теннисоне… Вы читали «Мод»?

— Когда-то давно.

— Там есть такие строчки. — Эдмунд с нежностью поглядел на Филиппу. — «Непрочно-порочное, холодно-совершенное, великолепное ничто». Это ваш образ, Филиппа.

— Странный комплимент!

— Вовсе не комплимент. Я думаю, Мод запала бедняге в душу так же, как вы мне.

— Не болтайте чепухи, Эдмунд.

— Черт побери, Филиппа, почему вы такая неприступная? Что таится в этой головке с идеально правильными чертами лица? О чем вы думаете? Что чувствуете? Вы счастливы или несчастны? А может, вы чего-то боитесь? Не знаю, но хоть что-то вы же должны чувствовать!

— Мои чувства касаются только меня, — спокойно сказала Филиппа.

— Нет, и меня тоже! Я хочу, чтобы вы разговорились. Хочу знать, что творится в вашей с виду безмятежной голове. Я имею право знать. Честное слово, имею! Я не хотел в вас влюбляться. Я хотел спокойно сидеть и писать книгу. Прекрасную книгу о том, какие люди несчастные. Ведь так просто разглагольствовать с умным видом о том, какие все люди несчастные. Это быстро входит в привычку. Да-да, я воочию в этом убедился, когда прочел про жизнь Берн-Джонса.[7]

Оторвавшись от работы, Филиппа удивленно воззрилась на Эдмунда.

— При чем тут Берн-Джонс?

— При том. Читая про жизнь прерафаэлитов, начинаешь понимать, какое огромное влияние оказывает на людей мода. Прерафаэлиты были такие добрые, веселые, постоянно смеялись, отпускали шуточки и твердили, что жизнь прекрасна. Но все это было данью моде. На самом деле они не были добрее или счастливее нас. А мы ничуть не несчастнее их. Просто тогда так было модно, поверьте. После войны мы помешались на сексе. А теперь начались депрессии. А впрочем, не важно. Почему мы съехали на эту тему? Я же начал говорить про нас с вами. Только у меня язык прирос к нёбу. А все потому, что вы отказываетесь мне помочь.

— Что вам от меня нужно?

— Скажите! Ну, признайтесь же! Это из-за мужа? Вы обожали его, а он умер, и вы спрятались, словно улитка, в свою раковину? Вы так ведете себя со мной из-за него? Что ж, прекрасно, вы его обожали, а он погиб. Но у других женщин тоже погибли мужья, очень у многих, и некоторые женщины тоже любили своих мужей. Они поведают тебе об этом в баре, всплакнут, когда напьются, а потом преспокойно улягутся с тобой в постель, чтобы утешиться. Наверное, так можно утешиться. И вам тоже надо успокоиться, Филиппа. Вы молоды и чертовски милы, и я безумно люблю вас. Ну, расскажите, расскажите мне о вашем треклятом муже!

— А что рассказывать? Мы встретились и поженились.

— Вы были очень молоды?

— Да.

— Значит, вы не были счастливы? Продолжайте, Филиппа.

— Да продолжать-то нечего. Мы поженились. Были счастливы, как, наверное, большинство людей. Родился Гарри. Рональд отправился за границу. Его… убили в Италии.

— И остался Гарри?

— Да.

— Гарри мне нравится. Он милый ребенок. И я ему тоже нравлюсь. Мы с ним поладим. Ну так как, Филиппа? Давайте поженимся? Вы сможете по-прежнему садовничать, а я — писать книгу. А в выходные работать не будем, а будем развлекаться. Мы могли бы тактично отделиться от мамы. Она будет подбрасывать нам деньжат, помогая обожаемому сынуле. Я тунеядец, пишу дрянные книжонки, у меня плохое зрение, и я болтлив. Вот худшие из моих недостатков. Может, поженимся, а?

Филиппа подняла глаза. Перед ней стоял высокий, довольно серьезный молодой человек в больших очках. Его светлые, цвета спелой пшеницы волосы растрепались, а глаза смотрели ободряюще и дружелюбно.

— Нет, — отрезала Филиппа.

— Это ваше окончательное решение?

— Окончательное.

— Почему?

— Вы обо мне ничего не знаете.

— И это все?

— Нет. Вы вообще ничего не знаете.

Эдмунд немного подумал.

— Очень может быть. А кто знает? Филиппа, моя обожаемая Филиппа…

Он осекся. Издалека донеслось быстро приближавшееся тявканье.

— «И болонки на закате — только сейчас всего одиннадцать утра — так резвились и играли… — продекламировал Эдмунд. — „Филиппа, Филиппа, Филиппа!..“ — тявкали они и звали…» Ваше имя не вписывается в размер. Может, у вас есть про запас другое?