Используя легкий гипноз, Брейер и Фрейд просили своих пациенток рассказать о событиях, которые сопровождали появление первых симптомов их недуга. Выяснилось, что после того как больным удавалось вспомнить об этом и выговориться, симптомы хотя бы на время исчезали. Брейер назвал такой эффект древнегреческим словом «катарсис», означающим «очищение». Древние философы использовали этот термин, чтобы обозначить переживания, вызываемые у человека произведениями искусства (музыкой, поэзией, трагедиями), поскольку предполагалось, что эти произведения очищают душу от омрачающих ее аффектов, принося тем самым «безвредную радость». Таким образом, Брейер перенес данное определение из области эстетики в психотерапию. За понятием о катарсисе скрывалась гипотеза, согласно которой симптомы болезни могли возникнуть вследствие того, что больной прежде испытал напряженное, аффективно окрашенное влечение к какому-либо действию. Поскольку симптомы (страхи, спазмы и т. д.) символически замещают это нереализованное, но желаемое действие, то энергия влечения разряжается в извращенной форме, как бы «застревая» в органах, начинающих работать ненормально. Отсюда предполагалось, что главная задача врача — заставить больного вновь пережить подавленное влечение и тем самым придать своей нервно-психической энергии другое направление, а именно — перевести ее в русло катарсиса, «разрядив» свое подавленное влечение в рассказе о нем врачу. В этой версии об аффективно окрашенных воспоминаниях, избавление от которых гарантирует лечебный эффект (исчезают расстройства движений, восстанавливается чувствительность и т. д.), содержался росток будущего психоанализа Фрейда. На передний план отчетливо выступил конфликт между человеческим сознанием и неосознаваемыми, но нарушающими нормальный ход поведения психическими состояниями. Философам и психологам давно было известно о том, что за порогом сознания человека теснятся былые впечатления, воспоминания, представления, способные влиять на его работу. Новые моменты, на которых сосредоточили свое внимание Брейер и Фрейд, касались, во-первых, сопротивления, которое сознание оказывает неосознаваемому (в результате чего и возникают заболевания органов чувств и движений, вплоть до временного паралича), а во-вторых, обращения к средствам, позволяющим снять это сопротивление (сначала — к гипнозу, а затем — к так называемым «свободным ассоциациям»). Гипноз делал более слабым контроль сознания, а порой и совсем снимал его, что облегчало загипнотизированному пациенту решение задачи, которую ставили Брейер и Фрейд.
И Фрейд, и Брейер пришли в клинику после нескольких лет работы в физиологической лаборатории, поэтому оба были естествоиспытателями до мозга костей и, прежде чем заняться медициной, уже приобрели известность своими открытиями в области физиологии нервной системы. В своей медицинской практике, в отличие от обычных врачей-эмпириков, они уже руководствовались теоретическими идеями передовой физиологии. Нервная система рассматривалась в то время как энергетическая машина, Брейер и Фрейд мыслили в терминах нервной энергии, предполагая, что ее баланс в организме нарушается при неврозе (истерии) и возвращается к нормальному уровню благодаря разряду этой энергии, то есть катарсису. Будучи блестящим знатоком строения нервной системы, ее клеток и волокон, изучаемых годами с помощью скальпеля и микроскопа, Фрейд предпринял отважную попытку начертить теоретическую схему процессов, происходящих в нервной системе тогда, когда ее энергия не находит нормального выхода, а разряжается на путях, ведущих к нарушению работы органов зрения, слуха, мышечного аппарата и т. п. Сохранились оригинальные записи с изложением этой схемы, получившей уже столетие спустя высокую оценку физиологов. Однако Фрейд испытывал крайнюю неудовлетворенность своим проектом, известным как «Проект научной психологии», а вскоре вообще расстался и с ним, и с физиологией, которой отдал годы напряженного труда. Конечно, это вовсе не означало, что с тех пор он считал обращение к физиологии бессмысленным — напротив, Фрейд полагал, что со временем знания о нервной системе шагнут настолько далеко, что его психоаналитическим представлениям будет найден достойный физиологический эквивалент.
Между тем, продолжая свою практику психотерапевта, Фрейд переключился с индивидуального поведения на социальное. В памятниках культуры (мифах, обычаях, искусстве) он искал выражение все тех же комплексов, а особенно сексуальных инстинктов и извращенных способов их удовлетворения. Следуя тенденциям биологизации человеческой психики, ученый распространил на объяснение ее развития так называемый биогенетический закон, согласно которому индивидуальное развитие организма (онтогенез) в краткой и сжатой форме повторяет основные стадии развития всего вида (филогенез). Например, в отношении детей это означало, что ребенок, переходя от одного возраста к другому, проходит те же основные этапы, что и весь человеческий род в своей истории. Руководствуясь данной версией, Фрейд утверждал, что ядро бессознательной психики современного ребенка образовано из древнего наследия человечества: в детских фантазиях и влечениях воспроизводятся необузданные инстинкты наших диких предков. Конечно же, никакими объективными данными в пользу этой схемы Фрейд не располагал, и она носила чисто умозрительный, спекулятивный характер. К слову, современная детская психология, обладая огромным экспериментально проверенным материалом об эволюции поведения ребенка, полностью отвергает эту схему. Также не в пользу ее однозначно говорит и тщательно проведенное сравнение культур многих народов, не обнаружившее тех комплексов, которые, согласно Фрейду, как проклятие висят над всем человечеством и обрекают любого его представителя на невроз. Фрейд надеялся, что, черпая сведения о сексуальных комплексах не в чувствах своих пациентов, а в памятниках культуры, он придаст собственным схемам универсальность и убедительность. В действительности же его экскурсы в область истории (обращение к данным, касающимся психики «первобытных людей», «дикарей») лишь укрепили в научных кругах недоверие к правомочности психоанализа.
Тогда Фрейд стал на путь приложения понятий своего психоанализа к коренным вопросам религии, морали, истории общества, но этот путь оказался тупиковым, ведь от сексуальных комплексов зависят социальные отношения людей, а именно характер и строй этих отношений определяют в конечном счете психическую жизнь личности.
Но не сомнительные культурно-исторические изыскания Фрейда, а его идеи, касающиеся роли неосознаваемых влечений как при неврозах, так и в обыденной жизни, его ориентация на глубинную психотерапию вскорости объединили вокруг Фрейда большое сообщество врачей, психиатров, психотерапевтов. Закончилось то бесславное время, когда его книги не вызывали никакого интереса. К Фрейду приходит международное признание. В 1909 году он был приглашен в США, где его лекции прослушал и многие ученые, в том числе патриарх американской психологии Вильям Джеймс, который, обняв Фрейда, сказал: «За вами будущее».
Тем временем грянула Первая мировая война. Среди военных врачей были и знакомые с методами психоанализа. Однако пациенты, которые теперь у них появились, страдали от неврозов, связанных не с сексуальными переживаниями, а с испытаниями военного времени. Такие пациенты попадают и к Фрейду. Его прежняя концепция сновидений невротика, основанная на лечении венских буржуа в конце XIX века, оказывается непригодной для истолкования психических травм, возникших в боевых условиях у вчерашних солдат и офицеров. Фиксация этих пациентов Фрейда на травмах, вызванных встречей со смертью, дает ему повод выдвинуть новую версию об особом влечении, столь же могучем, как сексуальное, а потому провоцирующем болезненную фиксацию на событиях, сопряженных со страхом. Этот особый инстинкт, лежащий наряду с сексуальным в основе любых форм поведения, Фрейд обозначил древнегреческим термином «Танатос» (как антипод Эросу — силе, обозначающей, согласно Платону, любовь в широком смысле слова, то есть не только половую любовь). Танатос символизировал особую тягу к смерти, к уничтожению либо других, либо себя. Тем самым агрессивность возводилась в ранг извечного, заложенного в самой природе человека биологического желания. Представление об исконной агрессивности человека еще раз доказало антиисторизм концепции Фрейда, пронизанной неверием в возможность устранить причины, порождающие насилие.