За право летать - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Лазарчук, Ирина Андронати cтр.№ 20

Когда обалдевший переводчик скрылся из виду, Ким разлепил губы:

– Вы вызвали специалистов по контакту?

– В некотором смысле… – Она процедила это сквозь зубы и с заметным отвращением. – Это, Кимушка, дела почти семейные. Потом как-нибудь поговорим…

– Кто там?

– Пойдем посмотрим. Только очень тихо и без резких движений.

Они дошли до заборчика, перешагнули через него и мелкими шажками, часто останавливаясь, подобрались поближе к качелям.

В густой траве, примятой так, что получилось подобие гнезда, под стареньким бумажным одеялом – как раз таким, которое не жалко оставить на дачных качелях, – угадывались очертания двух маленьких тел, свернувшихся клубочками. Дима вопросительно обернулся к начальству, изобразил пальцами большие круглые очки. Так на их немом сленге обозначались Чужие. Нет, покачала она головой. Дети? – беззвучно спросил он и качнулся вперед. Жди, показала она.

Ждать пришлось не слишком долго. Дети – или кто там они были – чувствовали себя беспокойно и непрерывно меняли положение. И в какой-то миг один из тех, кто прятался под одеялом, вдруг резко приподнялся на локте и выставил голову наружу. Круглую голову с покрытым темно-серой шерстью лицом… к черту, лицом – мордой! – на которой ярко горели изумрудные глаза.

Очень холодно. Чуть теплее, чем темнота, но все равно холодно. Болит внутри – хочется есть. И пересохло – пить. Но это Он мог терпеть. Пока ещё мог.

Были другие холод и боль. Они росли изнутри и разламывали Его на части. Две части. Одна часть медленно сворачивалась внутрь себя, уменьшалась, уменьшалась, отдалялась, остывала… И ничего не чувствовала.

Он всегда был целым. Оказалось, что на самом деле его всегда было двое.

Он разломился на Себя и Второго. Все разломилось на сейчас и раньше. Он успел схватиться за это сейчас, а Второй – нет, Второй провалился в раньше, и даже дотронуться до него было нельзя – больно, больно, больно…

Наверное, надо смотреть, искать, бегать, пробовать – но для этого надо быть целым. Он не сразу понял это. Хорошо, что не сразу. Он ещё успел найти большое, тонкое, мягкое и спрятаться под него, и укрыть Второго. Стало лучше. Теперь Второй не видел сейчас, а значит, не убегал. Но и не возвращался.

Когда ты не целый – надо лежать свернувшись и сторожить. И терпеть: холодно, больно, сухо, горько.

Хуже всего – холодно.

Когда они добрались до Кимовой куртки, обозначавшей, по немому уговору, нейтральное пространство, Ким дал волю чувствам:

– Ну и чудовище!

– Ты что! – возмутилась Вита. – Это же котенок!

Ким заткнулся. Ему отчетливо припомнился случай из детства. Был у них в доме мастифф – здоровенная жуткого вида зверюга, не слишком хорошо обученная и нервная, какой-то сбой в генах. Хозяева даже намордник старались на него не надевать, чтобы не нервировать тонкую звериную душу, а на упреки соседей отвечали, что он и без зубов кого угодно заломает. И вот к этому-то чудищу однажды, вывернувшись из маминых рук, выкатился прямо под ноги трехлетний колобок с бантиками, вцепился в черную шерсть и восторженно завопил: «Мама, мама, хочу такого же хомячка!»

Котеночек…

Ким выслушал инструкции и под напутствие: «Вешки не забудь, патриций!» – двинулся к ближайшему дому.

Было до него минуты три – на глаз. Ким добирался добрых четверть часа, изо всех сил стараясь удерживаться на прямой. Когда дошел до крыльца и оглянулся, скользнув взглядом по ярким навершиям вешек, решил, что такую траекторию мог бы соорудить разве пьяный в доску дождевой червяк. Удивляться было нечему, но бессмысленное глухое раздражение временами накатывало.

Дом был звонко, стеклянно пуст – как аквариум. Ким уже насмотрелся этих сухопутных «Мэри Седеет», с надкушенными бутербродами, накрытыми столами, недопитыми стаканами со следами пальцев и губ, заломленными страницами книг, выпавших из исчезнувших пальцев… Здесь вот, в углу, в кресле, комом лежало вязанье с торчащей неестественно вывернувшейся спицей. Соскользнувший клубок коричневой шерсти откатился в сторону примерно на метр и уткнулся в стену. Вот тут, наверное, и сидела – бабушка? мама? тетка? – женщина, любившая покачаться на плетеных качелях…

Ким оборвал нитку и поднял клубок. Свободной рукой свернул вязаное полотнище, закатав спицы внутрь, и украдкой сунул за спинку кресла. Сразу стало легче. Он поискал взглядом. Полиэтиленовый пакет. Плохо, хрустит, но сейчас сойдет. Сунул клубок туда и двинулся в глубь дома.

Вдруг захотелось прихватить с собой вешки. Он поколебался, обругал себя трусом и перестраховщиком… И вспомнил, как фрау Гофман – так её часто называли за глаза, не различая в немецком «фрау» и «фройляйн», – заставила его собираться в первый для него поиск. Еще как бы тренировочный – они шли замыкающими после опытной пары поисковиков, так, обвыкнуться, оглядеться – и должны были вернуться часа через два, описав короткую дугу примерно на треть зоны контакта. Все шло как по маслу, вот только полный энтузиазма Ким с полдороги, размякнув, принялся ныть. Зачем, мол, столько с собой тащить – рюкзак, комплект выживания, хрена в ступе да ещё дрова эти, для топографических идиотов. Вита долго слушала молча, пока они не выбрались на довольно широкую ровную площадку – дело было в холмах недалеко от Белгорода, – остановилась и приказала оставить весь ненужный груз и сгонять до во-он того дерева, стоявшей наособе кривой березы.

Он и пошел. Со щенячьей радостью от того, что движется наконец налегке.

Сначала пропала из виду береза. Тут же – едва он оглянулся – исчезла Гофман. На ровном месте. Ким дернулся обратно, заметался было… Но быстро сообразил сделать то, благодаря чему не вылетел-таки из Ай-Си без права восстановления: сел на землю, вцепился в траву руками и так и сидел, размеренно и глубоко дыша, пока Вита не отыскала его, пользуясь своими не совсем обычными способностями. Потом, отпаивая напарника коньяком из маленькой плоской фляжки, она объясняла, что найти его ей было нетрудно, а вот чтобы дойти, пришлось потрудиться. Поскольку таскать тяжести ей категорически запрещено, она трижды возвращалась за новым пучком вешек к брошенной вязанке. Трижды.

Вот после этого она и стала для Кима Эвитой Максимовной, чьи инструкции следовало запоминать дословно, а команды выполнять мгновенно.

Странная штука – терпение. Для того чтобы погулять в отдалении, подумать, просто полежать, поджав ноги, на замечательной Кимовой куртке, его не хватило. А сидеть двадцать минут не шевелясь – сколько угодно. И Вита сидела – молча, неподвижно и доброжелательно. Одеяло было в десятке шагов – под ним что-то вздрагивало, ворочалось, иногда обозначались мерцающие зеленые искры – но дальше дело не двигалось. Тогда Вита осторожно достала флягу с водой, отвинтила пробку и взболтнула.

Есть! Одеяло рвануло на звук, оставив позади свернувшееся в тугой клубок тельце. Раздался тоненький писк. Одеяло заходило ходуном, с грехом пополам попятилось, сминаясь, и вернулось на прежнее место.