Подвиг Севастополя 1942. Готенланд - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Костевич cтр.№ 55

Ближе к вечеру к нам наведалась целая делегация. Комиссар полка батальонный комиссар Ханевич, начарт полка капитан Лукашов и наш полковой особист, сержант госбезопасности Котиков с автоматом Дегтярева на груди. Вместе с ними прибыл новый комиссар батареи, тот самый пресловутый Земскис. По случаю визита высоких гостей меня со Старовольским, командирами огневых взводов, взвода управления, а также комвзводами минометчиков, бронебойщиков и пулеметчиков вызвали к Бергману, где и состоялась встреча с нашим новым боевым товарищем.

Я бы не сказал, что Земскис с первого же взгляда произвел на меня плохое впечатление. Скорее наоборот – вполне представительный мужчина, лет сорока, с сединой в волосах, подтянутый и аккуратный, в еще не мятой гимнастерке. С комиссарскими звездами на рукавах и шпалами в петлицах. Может, и не мудак вовсе, подумалось мне, когда мы жали друг другу руки. Мало ли чего могут люди наговорить. Я знал лейтенанта, о котором шептались, что он неисправимый трус, – пока тот не погиб, в одиночку с пулеметом прикрывая отход подразделения.

– Водички выпить дашь? – спросил у Бергмана Ханевич.

Комбат развел руками.

– Еще не подвезли. Шампанское будете? У меня холодное, храню для торжественных случаев. По-моему, в самый раз.

Комиссара полка передернуло, и не так чтобы совсем притворно.

– Я после войны на эту гадость еще пять лет смотреть не смогу.

Мы рассмеялись, только Земскис не понял юмора. Еще поймет, если жив останется, подумалось мне.

Мы посидели над картами, уточнили обстановку. Фланги, соседи, связь, ориентиры, боевая подготовка расчетов и пехотных подразделений. Потом начарт Лукашов, серьезный как никогда и даже слегка взволнованный, произнес небольшую, но крайне содержательную речь.

– Товарищи командиры и комиссары! – начал он. – После… разгрома Крымфронта обстановка вокруг СОРа серьезно обострилась. Нет сомнений, что вскоре фашисты атакуют главную базу. Положение трудное. В частях некомплект, боезапас ограничен.

Мы это прекрасно знали и без него, но всё равно стало немножко не по себе. Одно дело думать самим и другое – удостовериться, что наверху думают так же. А значит, нет каких-то неведомых тебе резервов и непредусмотренных тобой возможностей. И вся надежда лишь на то, что удастся выстоять наличными силами. И с наличным боекомплектом. Именно об этом Лукашовым было сказано далее.

– Да, положение трудное. Но если удастся сдержать первый натиск, то немецкое наступление выдохнется, как это было в декабре и январе.

Разумеется, если сдержим, выдохнется – кто бы сомневался. Но боезапас есть боезапас, а с его пополнением последние месяцы дело обстояло гораздо хуже, чем раньше. Лукашов не стал говорить, где остались наши боеприпасы, но и так было ясно – их сожрал более перспективный, с чьей-то точки зрения, Крымский фронт, и все неизрасходованное в боях попало теперь в руки к немцам.

После того как Лукашов окончил, а окончил он скорее за здравие, комиссар полка Ханевич ознакомил нас с директивой недавно сформированного Северо-Кавказского фронта, в подчинение которому был передан оборонительный район. Директива была приятной во всех отношениях, ничем не хуже известной дамы.

В первом ее пункте сообщалось, что с 20 мая противником ведется интенсивная переброска сил к Севастополю. По данным разведки – четырех пехотных, одной танковой и одной легкой пехотной дивизии. Понятное дело, из-под Керчи, и об этом мы тоже могли догадаться сами. Второй пункт звучал успокаивающе: Севастопольский оборонительный район имеет прочную систему обороны, могущую противостоять любому наступлению противника. Так и было. От себя я бы мог добавить, что не далее как сегодня мы ее, систему обороны, совершенствовали и тем же самым будем заниматься завтра.

Затем шли три пункта приказа, один решительнее другого. С особенным чувством, слегка волнуясь и от этого волнения произнося мягкое «ре» как «рэ», Ханевич прочел первый:

– Предупредить весь командный, начальствующий, красноармейский и краснофлотский состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой. Переправы на Кавказский берег не будет.

Прочел и выразительно посмотрел. Как будто бы кто из присутствовавших стремился попасть на Кавказский берег. Но звучало тревожно. Второй пункт непосредственно нас не касался. Речь шла о необходимости создания армейского резерва и резервов в секторах для нанесения мощных контрударов. Зато третий (и последний) снова был по нашу душу, и комиссар опять прочел его с чувством:

– В борьбе против паникеров и трусов не останавливаться перед самыми решительными мерами. Подписано: Буденный, Исаков, Захаров. Уяснили?

– Уяснили, – не стал разводить турусы на колесах Бергман. – Наше дело маленькое – стоять и не уходить. Стояли в декабре, постоим и сейчас.

– Ну и славненько, – заключил батальонный комиссар, складывая бумажку и засовывая ее в полевую сумку. Видно было, однако, что у него на душе поскребывают кошки. Как и у начарта. И то сказать – отразили в декабре – январе. Но тогда, перед Новым годом, был десант в Феодосии и Керчи.

И тут подал голос Земскис. Мягко и словно бы извиняясь перед старшим по званию, бывший батальонный комиссар заметил:

– Я думаю, товарищи, нам не стоит поддаваться паническим настроениям. И что за выражения такие – «разгром Крымфронта»? С политической точки зрения недопустимые выражения. Мы ведь с вами в Красной Армии.

Он подчеркнул слово «красной», шут его знает зачем. Лукашов был явно задет его словами и, недовольно поморщившись, сразу же взял быка за рога.

– Тут, товарищ старший политрук, – ответил он, подчеркнув, в свою очередь, слово «политрук», – никто не паникует. Мы обсуждаем сугубо военные стороны создавшегося положения. Правильно, товарищи?

Мы все закивали, в том числе сержант госбезопасности Котиков – тощий, бледный юноша в очочках, хороший тем, что не лез не в свои дела, а занимался с немногими приданными ему бойцами боевой подготовкой и очень хорошо стрелял из автомата. Он с самого начала своей службы в полку сообразил что к чему, и когда писал, писал по существу. Мы это знали – не потому, что он знакомил нас со своими сочинениями – вещь заведомо невозможная, – а потому, что в полку не случалось неприятных неожиданностей, да и вообще присутствия в нем особого отдела особенно не ощущалось. (У нас с излишней бдительностью было поспокойнее, а вот про Крымфронт доводилось слышать пакостные вещи. Расстрел как мера пресечения, воспитания и психологического воздействия. Вот и воюй с немцем после такой педагогики. Петров, конечно, тоже крут, однако с ума не сходит.)

– И всё же… – попытался продолжить дискуссию Земскис. Ханевич его остановил.

– Мы знакомы уже с вашей точкой зрения, Мартын Оттович. Однако в узком кругу можем себе позволить называть вещи своими именами. Не впадая при этом в панику. Верно, товарищи?

Мы снова согласно кивнули. Начарт поставил задачи на ближайшие дни. Земскис больше не вмешивался, и слава богу. Хотя и мог бы проявить побольше интереса, а не гордо сидеть в углу за коптилкой. Зализняк на его месте намотал бы всё на ус, да еще предложил бы что-нибудь дельное. От Земскиса, конечно, как от человека нового и далекого от артиллерии, предложений ожидать не приходилось, но всё, о чем шла речь, касалось его не в меньшей степени, чем прочих. А он даже в карту не заглянул, и это был нехороший признак.