– Говорят, Панчо Пирелли уже в пути, – произносит кто-то.
– Пирелли? Разве он не на Мадагаскаре? Не в Занзибаре? Не за тридевять земель?
– Я вообще считал, что он умер.
– Его видели на дороге, к северу отсюда.
– Панчо? Едет к нам? Не может быть! Пустые слухи.
– Он сам – слух. Не более чем слух. Тьфу!
– Вот увидишь своими глазами, тогда поверишь.
– Да тут и верить нечему. Он – шоумен, обманщик.
– Ошибаешься. Он – один из великих.
– Был, – включается новый голос. – Был великим. Был необыкновенным. Но старость не радость. Она настигает даже Панчо Пирелли… он уже не тот… был да сплыл…
Человек умолкает. Остальные вступают наперебой, через слово произносят «Панчо, Панчо» и удивлённо качают головами.
– Кто такой Панчо Пирелли? – осмелев, спрашивает Стен.
– Скоро увидишь, – отвечает Достоевски. – Если он и вправду появится. И клянусь, ты такого никогда не видывал.
Все согласно кивают, и беседа плавно перетекает на что-то другое.
Глава шестнадцатая
Они так и сидят у костра. Уже глубокой ночью Стен шепчет:
– Мистер Достоевски! По-моему, мне нужно в туалет.
– По-твоему? – переспрашивает Достоевски. – А на самом деле?
– Ну… в смысле… Да, нужно…
– Где у нас туалет? – громко спрашивает Достоевски.
– Туалет?! – весело удивляется кто-то.
– Сортир! Уборная! Ватерклозет!
Стен чувствует, что щёки у него пылают.
– Где тут туалет? – шёпотом спрашивает он.
– Там, в чистом поле, – Достоевски кивает куда-то во тьму. – Если тебе по-большому, отойди подальше и вырой ямку. Потом засыплешь. – Он похлопывает Стена по плечу. – Не волнуйся, завтра всё оборудуем поприличнее. А пока – сходи в поле. Мы тебе аукнем, чтоб на обратном пути не потерялся.
Стен встаёт, уходит в темноту, его провожают смехом. Спотыкаясь о кочки и ямы, он пробирается как можно дальше, на край пустыря. Вокруг пахнет картошкой, пивом, пирогами, лошадиными лепёшками, костровым и табачным дымом. К нему подбегает собачонка, обнюхивает ботинки. Худенькие полуголые дети кричат ему:
– Ты кто такой? Как тебя зовут?
– Стен.
– А что ты тут делаешь?
– Работаю. На «Утиной охоте», – отвечает Стен гордо и сам удивляется своей гордости.
– Ух ты! – Дети явно впечатлены.
Наконец Стен в кромешной тьме, на дальнем краю пустыря. И вдруг раздаётся тихий женский голос:
– Я же сказала, что мы встретимся.
Стен оборачивается. Невдалеке стоит женщина в длинном платье, голова замотана платком. Лицо светится под луной.
– Цыганка Роза я, – говорит она. – Помнишь?
– Да, – отвечает Стен.
– Помнишь, я обещала, что тебя ждёт путешествие?
– Помню, – отвечает Стен.
– И не ошиблась, верно? Ты ведь здесь! А я помню твоё имя! Ты – Стен.
Она подходит ближе. Берёт его за подбородок, мягко поворачивает его лицо к луне.
– Дай-ка я в твои глазки загляну. Ну да, так и есть… Ты по-прежнему очарован. И уже удручён. Всё как я предсказывала.
Стен не в силах шевельнуться. Он не знает: то ли бежать, то ли звать на помощь, то ли просто стоять и слушать.
– Не волнуйся, Стен, – быстро произносит цыганка Роза. – Я тебе зла не причиню. Есть у тебя монетка – ручку позолотить можешь?
– У меня ничего нет, – говорит он.
– Прям-таки ничегошеньки? Ошибаешься, Стен, сам не ведаешь, что у тебя есть. А как же сердце? Твоё доброе сердце? Оно дорогого стоит. Не забывай. Ну а сейчас допустим, что за тебя луна серебром платит.
Она разгибает пальцы, чтобы лунный свет упал на её ладонь.
– Спасибо, Стен. И тебе, луна, спасибо. Давай теперь руку, погадаю.
Она раскрывает его ладонь, подставляет её лунному свету. Он смотрит на линии, на крошечные складки, морщинки и бугорки.
– Под луной лучше всего гадать, – говорит цыганка Роза. – У неё самый чистый, правдивый свет.
Она прослеживает линии на его ладони кончиком пальца.
– Ой-ёй-ёй, Стен, – бормочет она. – Жизнь твоя ещё недолгая, а уж сколько горя повидал. Но доживёшь ты до старости. И счастливым будешь, когда все опасности одолеешь.
– Опасности? – испуганно шепчет Стен.
– А без опасностей и жить неинтересно! – Она улыбается. Стен молчит. – Я вижу воду, – продолжает она. – Там для тебя большая опасность. – Она наклоняется, вглядывается в ладонь. – Но ты должен быть смелым. Должен сказать воде – да. И будет у тебя много золота. Никаких зубов не бойся.
– Зубов? Каких? Чьих?
– Не знаю чьих. Но точно знаю, что ты покинул каких-то дорогих, близких тебе людей, Стен.
– Да. Тётю с дядей. Анни и Эрни. А вы можете увидеть, что с ними происходит?
Цыганка Роза качает головой.
– Нет. Но, возможно, притянут их сюда, к тебе, твоё доброе сердце и луна.
– Луна?
– Луна, Стен, до краёв полна тоски. Она томится тоской сердец человеческих. И ярче всего она светит, когда мы тоскуем, когда у нас сердце болит. Замечал?
У Стена нет ответа. Неужели это правда? Он пристально глядит на луну, думает о покинутых тёте и дяде. И свет, похоже, и впрямь разгорается.
– Анни с Эрни видят ту же самую луну, что и ты, Стен, – говорит цыганка Роза. – У них тоже добрые сердца?
– Да, – отвечает Стен. И вспоминает об Эрни и консервной банке с золотыми рыбками. И опускает глаза. – Просто…
– Просто они совершили какие-то ошибки? – подсказывает цыганка.
– Да.
– Все люди ошибаются. Но если их сердца добры и верны, лунный свет всё равно привлечёт их к тебе, к твоей тоске. Ну а теперь займись-ка делом. Ты ведь сюда по делу пришёл?
Стен с трудом сглатывает – во рту пересохло.
– Да, мне в туалет надо было, – шепчет он.
– Вот и иди, – говорит цыганка Роза. – Вон туда, где тень под старыми деревьями.
Стен послушно идёт к деревьям. Скользнув под раскидистые кроны, он пускает струю в серебристую тьму. Когда он возвращается на прежнее место, цыганки там нет. Зато через пустырь движется тёмный силуэт. Достоевски! Он идёт и то и дело окликает Стена.
Глава семнадцатая
Когда они наконец возвращаются к автоприцепу, Стен ложится на узкую койку, под одеяло, а рядом ставит садок с тринадцатой рыбкой и её сотоварищами. Сияние луны проникает через небольшое окошко, и Стен таращится, посылая луне свою тоску. Потом он засыпает, и во сне сердитые полицейские светят ему в глаза фонариками и предупреждают, чтобы вёл себя примерно, не баламутил. Пылающий костёр взлетает с земли и превращается в луну. И голоса, голоса… жужжат, звенят, гудят, шепчут, смеются, поют. Он видит великанов, и карликов, и трёхглавых баранов. Силач поднимает его, бросает в небо, а потом ловит, не даёт упасть. Потом за ним гонится человек с тигром на спине, загоняет его в лес. Утки кружат над головой. Потом он оказывается глубоко в воде, плавает, и на спине у него плавник. Мои собратья! – кричит он. Где же мои собратья? Он видит Анни и Эрни – они идут по дороге вдоль моря, постаревшие, прямо-таки древние, иссохшие и усталые. Он окликает их, тянется к ним, а потом слышит голос из далёкого далёка: «НУ ЖЕ!! ШЕСТЬ ЧАСОВ! ПОРА НАЧИНАТЬ!»