– Что?! – Храмцов на мгновение потерял дар речи. – Вы пожалеете о своих словах! Я отстраняю вас от руководства операцией, как неспособного контролировать ситуацию.
– Письменно, пожалуйста, – усмехнулся Трофимов, чувствуя, как невидимая лапа отпускает его сердце. Внезапно стало легко. – Как только прибудете на командный пункт. До этого момента операцией руковожу я, и я несу полную ответственность за ее ход. Использование авиации считаю бессмысленным, преждевременным и авантюрным шагом, который повлечет за собой катастрофические в международном плане последствия.
– Что вы несете? – не понял Храмцов. – Какие последствия? Вы там пьяные что ли сидите? Последствия будут, когда эти ублюдки рванут бомбу в промышленном районе Урала или на Европейской части страны!
– Простые последствия, – озлился Геннадий Михайлович. – Понятные любому, кто глядит дальше своего начальственного носа! Вы, надеюсь, знаете, что полеты нашей авиации контролируются с американских спутников? Или вы такой предмет не проходили? А теперь представьте, как расценят ситуацию наши заокеанские «друзья» – Президент в отъезде, а в его отсутствие в районе, нашпигованном объектами стратегического назначения, в том числе, пусковыми шахтами ядерных ракет, самолеты наносят удар по гражданскому объекту, после чего происходит ядерный взрыв. Вам не кажется, что они сочтут это государственным переворотом с использованием ядерного оружия? Не слишком ли велика вероятность, что они решат нанести опережающий удар по нашим объектам, дабы предотвратить их использование против них? Вы готовы взять на себя ответственность за ядерную войну?
Несколько долгих секунд Храмцов молчал. Видимо, такую логику он не рассматривал.
– У нас нет другого выхода, – резко бросил он, не желая сдаваться.
– Возможно, есть, – Трофимов кивнул Рамовичу, который уже пару минут робко тянул вверх руку, как троечник, желающий исправить двойку, но не совсем уверенный в своих силах.
Эдгар Филиппович встал с кресла, будто невидимый начальник мог его видеть, и потер вспотевшие ладони.
– Мы пустили поезд по обводной ветке. Там, где она соединяется с основной магистралью, есть так называемая «сбрасывающая стрелка». Если нам не удастся ничего сделать в ближайшее время, можно будет задействовать ее. Все будет выглядеть, как несчастный случай, – он вздохнул, пожал плечами. – Все лучше, чем бомбить поезд с самолета.
– Что за сбрасывающая стрелка? – не понял Храмцов, отчего Трофимов презрительно поморщился.
– Ну, – замялся Рамович. – Это специальная такая стрелка. Там рельсы просто отходят в сторону и сбрасывают состав на встречные пути. То есть, никуда не ведут. Это еще со старых времен существует, когда связь плохая была. Если состав движется с обводной стрелки на магистраль, а там ему навстречу другой, и нет возможности их об этом предупредить, то один из них просто сбрасывается с путей до выхода лоб в лоб. Ну, и на случай войны, чтобы заблокировать движение по участку.
– То есть, поезд сойдет с рельсов?
– Да.
– Но тогда он все равно взорвется.
Рамович снова пожал плечами.
Храмцов несколько секунд обдумывал предложение. Как ни крути, это зло было меньшим, чем использование штурмовиков.
– Вы можете гарантировать, что у вас все получится и стрелка сработает, как надо?
Рамович третий раз пожал плечами. Его голова нырнула в жировые складки, словно мячик в морские волны.
– Мы очень давно не использовали эти стрелки. Но путевое хозяйство на моей дороге содержится в полном порядке.
– Когда состав ее достигнет?
– От скорости зависит. Меньше, чем через час.
– Хорошо. Через час вылетают штурмовики.
Храмцов отключил связь. Трофимов подошел к железнодорожнику, протянул ему руку, только сейчас заметив в ней покореженную баночку с лекарством. Рамович смущенно отер мокрые ладони о штаны, и ответил на рукопожатие.
– Это дает нам еще час, – ободрил его Геннадий Михайлович, понимая, о чем думает Рамович. По сути, он лишь предложил убить пассажиров иным способом и чуть попозже. – Час в нашем положении – это очень много.
– Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться!
Трофимов повернулся на голос. Лицо полковника Волкова было багровым, лишь на вспухших желваках кожа натянулась и побелела. Он прекрасно слышал, что говорил московский генерал.
– Обращайтесь, – официально разрешил Трофимов, зная, что тот сейчас скажет.
– Разрешите повторить попытку штурма.
– Андрей Сергеевич, – мягко ответил Трофимов, положив руку на твердый погон командира отряда антитеррора. – За это время ничего не изменилось. Мы не готовы к штурму.
Волков выдержал взгляд. И по его глазам Трофимов понял, что в нем говорит вовсе не жажда реванша, не желание реабилитироваться, доказать что-то высокому начальству.
– Там двести человек, – безо всяких эмоций проинформировал Волков. – Меньше чем через час они умрут. А нам деньги платят за то, чтобы они не умирали. Если пойти на штурм по уму, а не как в прошлый раз, – позволил он себе легкий выпад в сторону Храмцова, – прикрыться лесом, после снайперской подготовки, сняв зенитчиков… Разрешите повторить попытку.
– У вашего командира группы есть телефон? – вдруг поинтересовался Забелин.
– Что? – не понял полковник.
– Телефон. Обычный мобильник.
– Есть.
– Тогда надо их с этим ОМОНовцем связать, все-таки полегче будет.
Два штурмовика Су-25 медленно ползли по рулежной дорожке в сторону взлетно-посадочной полосы. Бледные и прозрачные в лучах утреннего солнца лепестки пламени из сопел трепетали и тянулись, как пальцы, цепляющиеся за то, что оставалось позади.
Седоусый подполковник скупыми, выверенными движениями заставлял многотонную машину скользить легко и точно, как гоночный автомобиль, паркующийся на стоянке у супермаркета. Ведомый зеркально повторял его маневры.
Вот и стартовая площадка. «Грачи» замерли на линии, сбросив газ до минимума. Подполковник медленно вздохнул, куснул ус. Его сухое лицо задеревенело. Он аккуратно двинул рукоятку сектора газа вперед. Двигатель откликнулся ревом, который становился все громче. Он оглушал, он перешел то ли в свист, то ли в звон, который рвал уши, но почти не был слышен. Надежные тормоза удерживали рвущуюся вперед машину. «Грач» чуть заметно заерзал, как готовящаяся к прыжку огромная кошка. Пламя из сопел теперь резало воздух, жгло прошлое, для самолетов теперь было только то, что впереди. По рукам пробежались знакомые мурашки – за долгие годы подполковник так и не сумел привыкнуть к этому чувству – полной власти над могучей машиной и предощущению полета.
– Я «десятый», прошу разрешения на взлет.
Голос казался чужим. Этот голос принадлежал человеку, а он теперь был единым целым со своей крылатой огнедышащей машиной.