— Знаю.
Она, мягче:
— Мое имя Ланин. Зови меня так.
— Это что-нибудь значит на вашем языке? Не совсем понимаю.
Поколебалась. Произнесла очень тихо:
— Не знаю, как сказать... нечто вьющееся... растение, которое вьется. «Растланин» — вьющаяся роза, «тиелланин» — плющ... А просто словом «ланин» в деревне могут назвать виноградную лозу.
— О! — Я удивился. — О! Хорошо. — Сон мой что-то да значит.
— А ты? Как тебя-то зовут? Неужели так и хочешь остаться Крысой в моих устах?
— Малабарка.
— В вашей канналане нет слова с таким значением. — Она произнесла «канналана» мягко-мягко, будто погладила кошку от носа и до самого кончика хвоста...
— Все имена — из древней канналаны. Ее мало кто знает.
— И что же?
— «Корабль, груженный золотом». Или, может быть, «золотой корабль».
— О! А вот сейчас, между прочим, ты мне дал самую вескую причину не пытаться тебя прикончить.
Прислушиваюсь к ней. Ни злобы, ни вызова. Желает прояснить дело. Отвечаю так же — без злобы и вызова:
— Самая веская причина — не как меня зовут, а я сам.
Серебряная хроника Глава 6. Плоть и сталь
Слава Луне, проплакалась я ночью, пока мой странный напарник пребывал не то во сне, не то в трансе. У меня всегда так: пока не проревусь, не в состоянии соображать, зато после этого мозги, словно промытые слезами, начинают шевелиться вдвое быстрее. Вот и сегодня утром, доведя себя до полного онемения чувств, я как-то очень бесстрастно прикинула уровень воды у берега и осознала, что грот Кеннаам скорее всего сейчас уже вполне доступен — в этом году сезон штормов закончился рано, и восточный ветер успел как следует отогнать всю лишнюю воду от той сторо ны острова. Когда я объяснила ситуацию Орхэзу... то есть Малабарке, он согласился, что лучшее место для укрытия трудно придумать.
Это место мы с Кайсаром открыли во время одной из наших охот с ястребами, а такое странное имя я дала ему оттого, что именно в тот день Кайсар пересказывал мне плутовской роман о сводне Кеннаам.
В этом месте гора очень круто обрывается в море, и скальную стену довольно долго нужно обходить по колено, если не по пояс в воде. Зато потом откроется очаровательная бухточка, усыпанная нежнейшим белым песком, в которую стекает ручей с горы. Этот самый ручей и вымыл грот в соседней скале, расположенный так хитро, что разведенный в нем огонь не виден ни с моря, ни из леса.
Сказать по правде, сама я ни разу не пробиралась туда по воде. В самый первый раз Кайсар перенес меня на руках, потом же мы, боясь оставлять коней по ту сторону скалы, просто брали с собой длинную веревку и спускались вниз прямо с лесистого склона. Сейчас же пришлось разуться и подвернуть штаны значительно выше колена. Пару раз, когда под ногу попадались острые камешки, я чуть не оступилась на глубокое место, но ничего, обошлось...
— Кострище и постель из сухой травы, — бросил мой напарник, заглядывая в грот. — Здесь бывают люди. Ты уверена, что на нас никто не наткнется?
— Здесь частенько пережидают шторм рыбаки, — объяснила я. — Но сейчас сезон штормов миновал. А чтобы тащиться сюда ради романтического уединения, надо иметь такие вывихнутые мозги, как... — Я замялась на мгновение.
— Как у тебя и твоего любовника, — докончил за меня Орхэз. — Ладно, верю.
— Кстати, тут, под дальней скалой, полным-полно съедобных ракушек, — поставила я его в известность. — Только нырять за ними придется тебе, потому что я даже плаваю, стараясь держать голову над водой.
Он посмотрел на меня, как мне показалось, с легким презрением, но все же снизошел до вопроса:
— Ты очень голодна?
— Не знаю, — подумав, ответила я. — Я ничего не ела двое суток, но, как ни странно, не могу понять, голодна или нет...
Не дав мне договорить, он распустил узел своей рубахи (я невольно отвела взгляд, чтоб не смотреть на его шрамы и в особенности на недавнюю гноящуюся рану):
— Показывай, куда нырять.
Указав ему место, я вернулась в грот и растянулась на охапке старой травы, с наслаждением вытянув руки. Воистину, надо всего-то сутки побегать со связанными руками, чтобы осознать, как мало требуется человеку для счастья...
Ничего не хотелось. В другой ситуации я бы сказала «не хотелось жить», но в том-то и дело, что жить как раз очень хотелось — назло всем. Хотя бы для того, чтобы выяснить, за что эти твари сделали ТАКОЕ с Салуром... Наверное, я все еще не осознавала до конца глубины случившегося со мной. Мозг, уже принявший, что жизнь рухнула и возвращение домой означает смерть, не умел передать это знание телу и чувствам.
Но если так, зачем вообще все? И что, прах побери все и вся, что в таком случае означают мои сны, так странно и неправильно сбывшиеся? Малабарка, надо же, «золотой корабль»... Я ведь и называла его про себя все это время Орхэзом, Золотым, не в состоянии принять имя Крыса. Хотя, если размышлять здраво, тот, кто вчера предлагал мне тухлую рыбу и блистательно провалил простейшее испытание на логику, никак не заслуживал имени Орхэз. А вот поди ж ты...
Маннаэл макаль. Не знаю почему, но меня прямо-таки завораживало звучание этих слов, впрочем, я вообще легко влюбляюсь в слова. Две части одной головоломки — его власть не по крови и моя кровь без власти... причем в свете последних событий и о том, и о другом имеет смысл говорить в прошедшем времени.
Даже в совершенно прошедшем — есть такое время в имланском. Лоам и Серенн, подскажите хоть вы! Но нет, чувствую, не подскажете.
Отвлечься, не думать об этом. Как угодно отвлечься, иначе просто сойду с ума.
Когда он вернулся, с его волос ручьями текла вода, а в черную рубашку было завернуто, по моим прикидкам, раза в два больше ракушек, чем надо было нам двоим для насыщения. Я только сейчас осознала, как он изголодался — на него-то загонная охота, наверное, длится не первый день...
Он тяжело дышал: похоже, рана мало-помалу подтачивала его силы. Прах побери, почему он до такой степени боится доверять мне? Неужели только потому, что ощущает мою магию? Дело в том, что целитель я не то чтобы никакой, а стыдно сказать, какой, целительство — не мой вид магического воздействия. Но и я могу сделать очень много при одном условии: если болящий сам попросит меня об этом. Тогда словно убирается некий личный барьер, который в противном случае я не сумела бы проломить. Человек как бы признает себя слабее и отдается в мои руки, а такое доверие я не смею обманывать. Но проявлять инициативу самой мне категорически противопоказано. Вот и остается сидеть и мысленно твердить: ну отбрось ты гордость, ну попроси меня хотя бы осмотреть твою рану! И себе, и мне жизнь упростишь!
Да, кстати, к вопросу о магии...
— Слушай... Малабарка... Раз уж мы сидим здесь в относительной безопасности и никуда не бежим, можно задать тебе один вопрос совершенно отвлеченного свойства? Можешь не отвечать, если не посчитаешь нужным.