Все способные держать оружие - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Лазарчук cтр.№ 56

Да, мы могли, например, собраться и поехать всей семьей в Африку — посмотреть на носорогов и львов. Или, если нам надоест Петербург, переселиться… да хоть в Константинополь… Буквально объездить весь мир, останавливаясь ненадолго там, где понравится. Папа был инженером-мостостроителем. Я не сумею тебе объяснить, в чем, собственно, была полнота нашей жизни. Безопасность. Представь себе: двери домов не запирались даже в больших городах. Дети гуляли по ночам. При этом изобилие, которое вам и не снилось. И — всегда немножко праздник. И… еще… не знаю, как объяснить… постоянная радость — просто в воздухе. Как в детстве по утрам… И еще…

Рай, подумал я. Тот самый потерянный рай. — Если ты хочешь сказать, что я тебя не понимаю, то это не так. Очень понимаю. Очень чувствую. Попробуй и ты… Я рос в Польше, и сколько себя помню, все готовились к войне. Нам в школе выдавали маленькие противогазики с лямочками, чтобы завязывать на затылке, и при учебных газовых тревогах классы уводили в подвал. Почему-то все были уверены, что сразу начнут пускать газ. Газ пускать не начали, но в одиннадцать лет я узнал, что такое «Штука». Это не «количеством один», это германский бомбовоз, маленький и верткий. Когда началась война, меня отвезли к деду в деревню. Туда пришли русские. Я не все понимал… Маму куда-то забрали, и я ее больше не видел. Отец оказался в германском плену, он был пехотный поручик. Ему написали про маму, и он вступил в польский легион, воевать против России. Но когда Германия завязла в России, на Урале, он почему-то перешел на сторону русских. Вместе со всем своим взводом. За это германцы расстреляли деда и бабушку, а меня засадили в лагерь для беспризорных детей. Отец воевал с немцами, а я копал картошку… и не дай Бог было прихватить одну-две с собой в барак… Зачем я это рассказываю? Разжалобить?

— Зден, — сказала она. — Я понимаю. Мы сволочи. Мы мерзавцы, которым гореть в аду. Но… мы ведь не за красивую жизнь… Ведь если бы касалось только нас — ну, выгрузились бы мы где-нибудь в тридцатых годах, растворились бы в толпе… и жили бы припеваючи, потому что… ну, понятно. Когда знаешь наперед какие-то существенные мелочи типа скачка курса акций…

— Да, — сказал я. — Так все и есть. За человечество.

— За человечество… — она уткнулась лицом в ладони. — Мы уже привыкли. Уже зачерствели. Знаешь, как было вначале? Стрелялись, сходили с ума…

— То, что происходило… наверху. Какой это имело смысл?

— Так ты думаешь, это мы учинили? О Боже, нет! Наоборот. Нужно было не допустить, чтобы началась новая война… — она как-то непонятно смутилась. — А все, что было там, — она показала на потолок, — это заговор именно с целью развязать войну. Существует такой Шелеховский клуб… сибирские и американские генералы и промышленники. У кого-то есть интересы в Китае, кто-то просто японофоб… Два года назад они решили начать совместную войну против Японии и выиграть ее. И начать так, чтобы правительства поставить перед фактом… а если удастся, то и свергнуть. У них почти все получилось. Частью нашли, частью создали наново боевую организацию национал-шовинистов, написали им сценарий, предоставили нужные пароли, ключи и шифры… как могли, облегчили путь…

— И чем это вас не устраивало? Я, например, тоже японофоб. За все, что они делали и делают с китайцами..

— Тем, что победители получают все. Они теперь очень сильны. Рейх им уже почти не соперник. И через пятнадцать лет начинается война за объединение России.

Приводящая, вопреки ожиданиям, к страшнейшим разрушениям. Как реакция на это — чрезмерное сокращение армий и флотов и отказ от ядерного и химического оружия…

— А-а…

— Мы не филантропы. Я не скрывала. Нам нужно, чтобы к двенадцатому году… — Ну да.

— Пойми — мы только изредка переводим стрелки. А машинисты, проводники, пассажиры…

— Я ничего не говорю… Что там было, наверху? Последнее, что знаешь?

Она задумалась. Видимо, трудно было вспоминать настолько незначащее: какие-то перемещения и игрушечные смерти лабораторных человечков.

— Егеря вклинились между жилым городком и капонирами. Там слева ложбинка, они зацепились и окопались. Думаю, готовились к штурму. Кажется, к ним подошло подкрепление. По крайней мере, заметили несколько десантных самоходок. Днем их не было.

— Понятно.

Что ж, Семенов молодец: не стал класть людей, не стал жертвовать заложниками.

Тихой сапой… И, наверное, подошли кадровики.

Интересно, успел ли капитан закрыть ворота? Если нигде не задержался — мог успеть. Тогда вообще все хорошо.

На термометре было 142. Почти заморозки.

Несколько раз я буквально за шкирку оттаскивал себя от таксофонов: подмывало позвонить Якову и сказать, что я вовсе не арестован и вообще все замечательно.

Режим Консервации суров: я не имел права выходить на связь до окончания операции, то есть до трех часов ночи. В операциях типа этой всегда один-два человека остаются в резерве, на случай, если потребуется подчистка; ну, а запрет связи — это понятно… И все-таки я смог удержаться и не позвонил. Главным образом, потому, что мной овладело отвратительное самокопательное настроение.

Я топал себе по Деникина Федор Федорыча улице к центру, обходя никому на хрен не нужные посты и патрули, — ни разу у меня не спросили документы и ни разу не обшарили; похоже, фон Вайль и фон Бесков, друг его, переборщили все-таки с гражданскими правами, я представил себе Томск в такой же ситуации: да меня бы раз пять уже вывернули наизнанку, просветили рентгеном, а мощнейший раухер, занимающий два этажа в помещении ведомства Гейко, отмечал бы, где, на каких перекрестках у меня проверяли документы, и чесал бы в своем электронном затылке: какого дьявола этот парень ходит такими кругами? Терроризм — это довесок к свободе, говорил Тарантул, желаете свободы — вот, получите вместе с терроризмом; не желаете терроризма — гоните свободу. С другой стороны, у Сибири большой опыт в такого рода делах, а главное, никто не боится государства; здесь же — да и вообще в Рейхе — до сих пор больше опасаются собственных солдат и сотрудников гепо, чем бандитов с бомбами. Это пройдет.

Я шел и старательно думал об этом, а потом будто выключили звук, и другой голос сказал во мне: а ведь ты настоящий зомби, Игорек. Труп, оживленный — причем дважды — для выполнения каких-то особых, неизвестных тебе самому задач… Ну и что? Да нет, ничего, пожалуйста. Но вот попробуй просто вспомнить себя — до «Трио». Можешь? М-м… Вот. Что в тебе осталось твоего? Что не изменено, не усилено или не вытравлено тренажем, гормонами, гипнозом и прочей сволочью? Ну?

Да черт его знает… наверное, ничего. Гад ты, доктор Морита, хоть и спас мне жизнь… все равно — гад. Все вы — гады… подонки… трусливые скоты… и что мне теперь делать? Да, что мне теперь с собой делать?

Или — методом Фила Кропачека?..

Слишком просто, слишком надежно… Нет. Фил подождет. Ждал столько лет, подождет еще…