Вперед, сказал я. Тенгиз захлопнул дверцу и с места рванул так, что завизжали покрышки. Наверное, он не привык водить такие мощные машины. За уносящимся «хейнкелем» потянулась тонкая леска. Вот она напряглась и опала. Теперь чека выдернута, цепь замкнута. «Хейнкель» уносил в своем салоне двести пятьдесят килограммов «МЦ» — сила взрыва их равна силе взрыва трех тонн тротила. Гера вылепил из «МЦ» корыто с толстыми стенками; взрывная волна пойдет вперед и вверх и, по расчетам, достигнет кабинета Шонеберга ослабленной не более чем наполовину. Взрывателя три: инерционный, деформационный в фаре, радиовзрыватель.
Где-то неподалеку от цели болтается Командор с передатчиком; его страхует Саша, сидя в кафе на третьем этаже «Детского мира».
Гера, теперь уже без маскарада — усы сунул в карман, а курточку — в салон «хейнкеля», — сел за руль «зоннабенда», мы с Паниным — на заднее сиденье. Вот так-то, брат Панин, сказал я. Так-то, брат Пан, отозвался Панин. Я не видел другого выхода, неожиданно для себя сказал я. Ты же помнишь, был жуткий цейтнот.
Помню, сказал Панин, все помню. Я даже понимаю, что ты был прав. Я просто злюсь.
Прости, сказал я, не было времени просчитывать… да и обстановка не располагала. Это уже потом я понял, что твой вариант был лучше. Потом. Ничего, сказал Панин, я-то жив… Да, сказал я. Я тоже жив.
Крупицыны ждали нас у развилки. На плече у Димы висела голубая теннисная сумка.
Я вышел из машины, Панин перебрался на переднее сиденье, Крупицыны сели сзади — и вдруг мне остро захотелось наплевать на собственный план и поехать с ними, остро, почти непреодолимо… нет, нельзя. Пока, ребята! Пока, Пан, пока… Они укатили. Я пошел напрямик сквозь лес и через четверть часа вышел к автостоянке.
Здесь было ярко, шумно, весело, взад и вперед сновали разноцветные машины, из них выскакивали и в них скрывались разноцветные люди, все это шевелилось и пело, — но мне вдруг померещилось, что я стою на пыльной сцене среди дурных декораций, в окружении кукол, участвуя в дурном скучном спектакле, — или что между мной и прочим миром поставили стекло… что-то подобное бывает, когда внезапно закладывает уши… хуже: когда ты вдруг обнаруживаешь себя в незнакомом месте, и все вокруг говорят на чужом языке. Где я и что я здесь делаю? И кто это — я? И так далее… Очаровательная девушка в очень символическом наряде подошла и спросила меня о чем-то, я не понял. Потом оказалось, что я лежу на траве, а надо мной склоняются лица — плоские круглые лица, похожие на луны. Встаю, встаю, все хорошо… спасибо, не надо, прошу вас… не беспокойтесь… До реки близко, ближе, чем до дома, иду к реке, забредаю по колено, умываюсь, тру лицо, лью воду на затылок — легче. Легче, легче… Раздеваюсь, бросаю все на песок, вхожу в воду, плыву. Плыву. Темп, старина, темп! Разгоняюсь, как глиссер. На тот берег, хорошо, теперь нырнем, под водой, пока есть дыхание, еще, еще, еще — вынырнули — отлично. Вдох-выдох, вдох-выдох. Темп! Опять я маленький глиссер… вот, наконец, и тяжесть в плечах. Теперь можно и расслабиться. Что плохо — не могу лежать на воде, ноги тонут. Приходится ими шевелить, поэтому полного расслабления не происходит. Плыву на спине, чуть шевеля плавниками. Где мои штаны? Возле штанов стоят Валечка и Яша и смотрят вдаль, приложив ладошки ко лбам.
Здесь я, здесь! Переворачиваюсь со спины на грудь и оказываюсь лицом к лицу с давешней очаровательной девушкой, которая, как вспоминаю, интересовалась, что со мной случилось и почему я такой бледный? Все в порядке, говорю я и улыбаюсь широко, как только могу, все в полном порядке…
Год 2002. Михаил
26. 04. 16 час
Константинополь, сад Али Челиме и далее на север
В дороге Зойка все-таки сняла шляпу и перчатки. Эта роль ей надоела. Теперь она будет думать над следующей.
Мы подъехали к рыбному ресторану. То есть: три столика, полукруглая стойка, жаровня и кухонька размером с телефонную будку. Над всем этим шатер — ветви исполинского клена. Справа стена из серого дикого камня, увитая плющом и виноградом, узорный парапет по верху стены, парочка сидит на парапете спиной к нам. Разноязыкие детские крики. Плеск воды — где-то рядом.
Зойка взяла жареную в сухарях камбалу и белое вино, я — разварную кефаль и лимонную воду. Турецкая полиция не любит тех, кто пьет за рулем даже пиво.
Константинополь в этом смысле очень строгий город. Вернее, быть пьяным за рулем можно, но тогда необходимо включить все фары и ехать не быстрее сорока километров в час. Днем я не мог себе этого позволить. Впрочем, я чувствовал, что мне еще предстоит многое наверстывать сегодня.
— Ты все время молчишь, — сказала она. — Уже несколько дней. Что-то случилось?
— Не могу понять. Кажется, нет.
— Врешь. Просто не хочешь говорить. Это из-за меня? Я осторожно, чтобы не звякнуть, положил вилку на край тарелки. Там был нарисован веселый усатый рыбак в красной феске. Надпись гласила: «Когда Аллах создавал рыбу, он создал ее очень вкусной».
— Нет. С чего ты взяла?
Она засмеялась. Как-то очень невесело.
— Есть много способов понять это. Вот, — она протянула руку над столиком. — Попробуй-ка до меня дотронуться.
— Зачем?
— Ну, давай, давай!
Я постарался сделать это как можно непринужденнее. Наверное, не получилось.
Зойка вздохнула.
— Первый прюфинг не прошел. Второй прюфинг…
— Не надо, — сказал я. — Я не пройду и второй, и третий.
— Хорошо, — согласилась она. — Не надо, так и не надо… Здесь хорошо готовят.
Надо запомнить место…
Мы садились в машину, когда я вдруг увидел Мехмеда Тунча, нашего соседа по дому, репортера уголовной хроники на одной из городских видеостудий. Я помахал ему рукой, он подошел к нам и поздоровался. Одет он был не в привычные всем зрителям клетчатый пиджак и клетчатую английскую кепку, а в черную трикотажную рубашку и белые брюки.
— Что в городе нового, Мехмед-эфенди? Такого, чего мы еще не знаем?
— Много нового, Миша. И это все длится и длится… — ответил он, непонятно, возможно — цитатой из чего-то мне неизвестного. — Говорят, убили Сеит-Ибраима.
Этой ночью. Полиция пока молчит, и раисы молчат. В дом никому нет хода…
— Откуда же известно?
— Велик Аллах! Разве может быть скрыто то, что произошло под небом? Все уже все знают, но полиция молчит, и я не могу делать свой материал. Куда вы едете, дорогой сосед?
— Куда мы едем? — спросил я Зойку.
— Пока все равно, — сказала она.
— Мы можем ехать куда угодно, — предложил я. — Хоть в Абакан. Вы были на космодроме?
— Там нет для меня материала. Если вам не трудно, отвезите меня в Топхане.
— Абсолютно не трудно. Так что там случилось с Большим человеком?
— Найден утром в собственной спальне с перебитым кадыком. Задохнулся. Накануне ему привезли новую девочку. Именно девочку, одиннадцать лет. Теперь ее ищут.