Иов, или Осмеяние справедливости - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Хайнлайн cтр.№ 107

Я сообразил (спокойно пораскинув мозгами), что это не был доктор Симмонс и что сходство хоть и умышленное, но вовсе не для того, чтобы ввести в заблуждение. Председатель — «он», «оно» или «она» — воздействовал на мой мозг чем-то вроде гипноза, желая создать обстановку, в которой я чувствовал бы себя свободно. Доктор Симмонс тоже, бывало, ласкал животных и разговаривал с ними, прежде чем приступить к неожиданным для них и иногда болезненным процедурам, которые были необходимы.

Это обычно срабатывало. И со мной тоже сработало. Я знал, что мистер Кощей вовсе не хирург-ветеринар моего детства… но созданная им видимость пробудила во мне ответное чувство доверия.

Когда мы вошли, мистер Кощей поднял глаза. Он кивнул Джерри и взглянул на меня.

— Садитесь.

Мы сели. Мистер Кощей вернулся к своему бюро. На нем лежала моя рукопись. Мистер Кощей поднял ее, выровнял по обрезу и положил обратно.

— А как идут дела в твоем собственном округе, Люцифер? Есть проблемы?

— Нет, сэр. Ну, обычные жалобы на работу кондиционеров… Ничего такого, с чем бы я не справился сам.

— Ты хочешь править на Земле в это тысячелетие?

— Разве мой брат не предъявил на сей счет своих претензий?

— Яхве предъявил, да… Он уже провозгласил остановку времени… и срыл все до основания. Но я не обязан разрешать ему начинать перестройку. Ты хочешь получить Землю? Отвечай?

— Сэр, я предпочел бы работать с совершенно новым материалом.

— Ваша гильдия всегда предпочитает начинать с начала. Разумеется, никто при этом не думает о расходах. Я мог бы передать тебе Гларун на несколько циклов. Что скажешь?

Джерри с ответом не торопился.

— Я оставляю этот вопрос на усмотрение Председателя.

— И правильно делаешь, так и надо. Тогда мы обсудим его позже. Скажи, а почему ты заинтересовался этим творением, принадлежащим твоему брату?

Должно быть, я задремал, потому что увидел щенков и котят, игравших во дворе, чего уж никак не могло быть. Я слышал, как Джерри говорит:

— Мистер Председатель, почти все, что относится к человеческой природе, — чудовищно, за исключением способности мужественно переносить страдания и храбро умирать за то, что они любят и чему верят. Истинная сущность предмета любви и предмета веры значения не имеет; значение имеет лишь отвага и смелость. Это уникальные качества человека, возникшие независимо от создателя человечества, который сам ничем подобным не обладает, насколько я знаю, ибо является моим братом… и у меня таких качеств тоже нет.

Вы спрашиваете, почему это животное и почему я? Я подобрал его на обочине дороги, бездомного, и, забыв о своих собственных муках — слишком тяжких даже для него! — он отдал все оставшиеся силы героической (и бессмысленной) попытке спасти мою «душу», согласно тем канонам, в которых он был взращен. То, что его попытка была изначально глупа и бесполезна, ничего не значит: он трудился изо всех сил ради меня, веря, что я нахожусь в страшной опасности. Теперь, когда ему плохо, я просто обязан отплатить ему тем же.

Мистер Кощей опустил очки на нос и внимательно поглядел поверх оправы на Люцифера.

— Ты не назвал причин, почему я должен вмешаться в действия местной администрации.

— Сэр, разве в нашей гильдии не существует правила, которое требует от Художников доброты в обращении с существами, обладающими свободой воли?

— Нет.

Джерри выглядел совершенно обескураженным.

— Сэр, должно быть, я плохо усвоил то, чему меня учили.

— Да, полагаю, что так. Есть лишь принцип артистизма — а вовсе не закон, — что с творениями, обладающими свободой воли, следует обращаться соответственно. Но требовать доброты — значит ограничивать ту степень свободы Художника, ради которой свобода воли вкладывается в эти творения. Без возможности возникновения трагических коллизий личности, порожденные нашим актом творения, будут всего лишь големами.

— Сэр, я полагаю, что понял вас. Но не будет ли Председатель так добр и не разъяснит ли, в чем смысл соответствующего обращения с творениями?

— Тут нет ничего сложного, Люцифер. Для творения, которое действует в пределах своих возможностей, правила, которыми ему надлежит руководствоваться, должны быть либо известными заранее, либо такими, которые можно определить методом проб и ошибок, с условием, что ошибки не будут иметь фатальных последствий для личности. Короче, творение должно получить возможность учиться на собственных ошибках и обогащаться опытом.

— Сэр, именно в этом и заключается суть моей жалобы на брата. Взгляните на рукопись, которая лежит перед вами. Яхве положил в ловушку приманку и тем соблазнил это творение принять участие в соревновании, выиграть которое оно просто не могло, а затем объявил игру оконченной и отобрал у него выигранный приз. И хотя это крайний случай, однако он типичен для обращения Яхве со своими творениями. Игры Яхве таковы, что его творения практически никогда не могут выиграть. В течение шести тысяч лет я получаю тех, кто проиграл… и многие из них прибывают в ад в кататоническом состоянии от ужаса — ужаса передо мной, перед вечностью предстоящих мучений и пыток. Они не в состоянии понять, что им лгали. Моим терапевтам крайне трудно переориентировать этих несчастных олухов. А это уже совсем не смешно.

Казалось, мистер Кощей не слушал. Он откинулся на спинку старого деревянного кресла, которое громко скрипнуло, — да, я знаю, что и скрип он извлек из моих воспоминании, — и снова бросил взгляд на мою рукопись. Он почесал лысину, окаймленную седой порослью, и издал раздраженный звук — полусвист-полугудение. И это тоже было заимствовано из моей памяти о докторе Симмонсе, хотя и представлялось чем-то совершенно реальным.

— А это творение-женщина — та, что служила приманкой, — она тоже обладает свободной волей?

— На мой взгляд — да, мистер Председатель.

(Боже мой, Джерри, неужели же ты не знаешь?)

— Тогда думаю, можно предположить, что это творение не удовлетворится заменой чем-то похожим. — Он снова погудел, а потом присвистнул сквозь зубы. — Стало быть, придется копнуть глубже.

Кабинет мистера Кощея и так показался мне совсем небольшим. Теперь же присутствующих стало больше: еще один ангел, очень похожий на Джерри, но старше и со спесивым выражением лица, столь противоположным заразительной жизнерадостности Джерри; еще какой-то пожилой тип в длинном пальто и широкополой шляпе, с повязкой на одном глазу и с вороном на плече; и еще — кто бы вы думали? — Сэм Крумпакер, жулик из Далласа, будь проклято его нахальство! За спиной Сэма маячили еще три мужика — ребята весьма откормленные и все смутно знакомые мне. Я догадывался, что когда-то имел с ними дело.

И тут я вспомнил. Это у них я выиграл по сотне (или по тысяче долларов) в том совершенно идиотском пари.

Я снова пригляделся к Крумпакеру и разозлился больше, чем когда-либо. Этот тип напялил на себя мое лицо!