– Я знаю, – скрипел зубами от невыносимой боли Муловский, – у меня оторвана нога.
– Ваша нога цела, господин капитан, – говорил ему лекарь, пытаясь пережать щипцами кровеносные сосуды. – У вас бок вырван!
– Это плохо, что бок, – закрыл глаза капитан «Мстислава». – Делайте что надо!
– Будет очень больно! – сказал лекарь, засучивая рукава и раскладывая подле себя инструменты. – Примите водки.
– Нет, – мотнул головой капитан. – Я потерплю и так!
Над головой завывали шведские ядра. Остро пахло порохом и уксусом. Внезапно раздалось мощное «ура» – метким выстрелом с «Мстислава» на шведском корабле сбило флаг.
– Что такое случилось?! – приподнялся на локтях смертельно бледный Муловский.
– Никак, ваше высокоблагородие, швед флаг спустил, в плен сдаётся! – прокричал стоявший рядом Эссен.
Муловский вяло махнул рукой:
– Пошлите мой катер за флагом! – И поднял глаза на стоявших рядом офицеров. – Жить мне осталось совсем немного. С каждой минутой силы покидают меня всё более. Передайте графу Чернышёву, что слово своё я сдержал и принял смерть, для каждого моряка почётную! Супруге же его Анне Александровне на словах скажите, что прошу её не оставлять вниманием домашних моих, а невесте передайте слова мои, что любил я её и помнил до последней минуты своей смертной.
Эссен, глотая слёзы, велел звать корабельного батюшку. Исповедавшись, Григорий Иванович некоторое время смотрел на проносящиеся по небу облака. Губы его, искусанные от невыносимой боли, что-то шептали, в глазах стояли слёзы…
Наклонившись к умирающему, капитан-поручик Эссен расслышал его последние слова:
– Вам завещаю исполнить то, что сам не успел, – проделать вояж кругосветный!..
И голова капитана откинулась в сторону, тело дёрнулось и замерло, теперь уже навсегда… Не стыдясь слёз, стояли рядом офицеры и матросы. Закрыв лицо руками, рыдал любимец бригадира лейтенант Крузенштерн. Линейный корабль «Мстислав», качаясь на крутых волнах, продолжал бой…
Эландский бой завершился победой русского флота. Шведы так и не смогли помешать соединению у острова Борнхольм главных сил флота с эскадрой вице-адмирала Тимофея Козлянинова, зимовавшей в Копенгагене.
Вечером в кормовом салоне флагманского корабля вице-адмирал Чичагов, хлебосол и матерщинник, скрипя гусиным пером, выводил на бумаге размашисто: «…Вред, неприятелю причинённый, хотя и неизвестен мне, но, судя по тому, что двое из кораблей его, атаковавших против авангардии нашей, быв весьма храбро отражены крайним кораблём нашим под командою капитана Муловского, принуждены были выйти из линии, можно почитать немалым; с нашей стороны убитых не более 30 человек да раненых 170… Вред не так бы был велик, ежели бы, к общему всех служащих во флоте сожалению, не лишились мы в сём случае уважаемого начальниками и любимого подчинёнными своими храброго и лучшего капитана Григория Ивановича Муловского. Не без прискорбия моего, нахожу за надобное не скрыть об нём перед В. С., зная, сколь великое участие в нём принимать изволите, но уверяю В. С., что смерть его служит честию российскому воинству. Быв поражён в бок неприятельским ядром, последние слова его не были иные, как служащие к ободрению подчинённых своих храбро и неустрашимо отражать неприятеля. Сие, по крайней мере, истинное моё уведомление да послужит В. С. к уменьшению сожаления о пресечении жизни столь хорошего офицера».
Чичагов отложил в сторону донесение о сражении вице-президенту Адмиралтейств-коллегии Ивану Григорьевичу Чернышёву. Постоял на кормовом балконе. Ветер трепал низко надвинутый парик. За кормой «Ростислава» белел парусами растянувшийся до горизонта Балтийский флот, вписавший в свою славную историю ещё одну победу над врагом.
– Почему всегда погибают лучшие? – задал вопрос вице-адмирал и тут же сам ответил на него: – Потому что лучшие всегда впереди остальных!
Вернувшись в салон, Чичагов снова взял в руки перо. На этот раз он писал письмо жене Чернышёва графине Анне Александровне, ставшей для Муловского второй матерью: «Я не имею довольно смелости писать к В. С. о приключении, которое, без сомнения, наносит много огорчения чувствительному сердцу вашему. Григорий Иванович Муловский сколь ни славно кончил жизнь свою, но сие отнюдь не награждает потери любимого всеми человека. Я очевидно был свидетелем сего происшествия и могу удостоверить В. С., что невозможно было более сделать для чести имени своего».
Вошедшему в салон адъютанту Шишкову вице-адмирал сказал с печалью:
– Много славных дел оборвало это треклятое ядро, но главное из оных – вояж вокругсветный, о коем он так мечтал…
Путь моряка
Шишков лишь склонил голову. Всё было ясно… Родился Григорий Муловский в Кронштадте в 1755 году. Рано оставшись сиротой, воспитывался в семье Ивана Григорьевича Чернышёва. В 1770 году по собственному желанию Гриша был отправлен на учёбу в Англию, одновременно по прошению графа Чернышёва Екатерина II повелела решить вопрос «О записании в корпус находящегося в Англии недоросля Муловского». Год, проведённый в стране, издавна славящейся морскими традициями, многому научил Григория. Особенно же большое впечатление на него произвели известия об экспедиции Джемса Кука. В следующем году он возвращается домой, где его ожидает звание гардемарина. В 1772 году Григорий Муловский, окончив морской корпус первым по списку, просится на корабли, но его не пускают. Первая должность мичмана Муловского весьма ответственна и необычна – он становится адъютантом при адмирале Ноульсе – из династии английских моряков.
Дело в том, что в 1771 году Екатерина II пригласила на русскую службу английского адмирала баронета Ноульса. Слава о семидесятилетнем адмирале ходила громкая. Говорили, что он прослужил на море свыше пятидесяти лет, участвовал в тринадцати генеральных баталиях, управлял Ямайкой, изобретал хитроумные машины и составлял планы захвата новых колоний. На русскую службу адмирал согласился после длительных переговоров, запросив себе жалованье в шесть тысяч рублей. Русским адмиралам платили три тысячи шестьсот. Но императрица согласилась. Ноульс потребовал себе старшинства по сравнению со всеми российскими адмиралами. Екатерина приняла и это. Уж больно славен и известен был он в Европе. Долго выбирали знаменитому иноземцу и адъютанта. Смотрели и так и этак: чтобы сообразительным был, языками владел да в деле морском разбирался. Глянули в списки корпусные. Кто первым там? Муловский. А что о нём коллегия скажет? А вице-президент граф Чернышёв?
Работать с Ноульсом было нелегко. Делами адмирал особо не занимался, а целыми днями устранял недоимки по морскому ведомству.
– Я, – твердил он Муловскому, – второй отец вашего флота, а за труды свои заслуживаю здесь, в России, золотого памятника!
Долгими расчётами себя адмирал, впрочем, не утруждал. Установив годовую недостачу в пятьсот одиннадцать тысяч сто шестьдесят семь рублей, он лихо вписал ещё два ноля и получил уже пятьдесят миллионов одиннадцать тысяч сто шестьдесят семь рублей. Таким же манером преобразовывались и другие части морского ведомства.