Солдат великой войны - читать онлайн книгу. Автор: Марк Хелприн cтр.№ 72

Армия на другом берегу Изонцо затаилась. Практически не стреляла, по ночам прибывали фургоны с людьми и снаряжением. Хотя итальянцы пытались артиллерийским огнем внести хаос в ночное пополнение запасов и наращивание людской силы, остановить процесс не удавалось.

И однако с каждым днем росла надежда, что методичную подготовку противника к наступлению, который только и ждал момента, когда реку можно будет перейти вброд, сорвет проливной дождь, который будет лить с утра и до вечера.

– Это не имеет значения, – утверждал Гварилья. – Они начнут атаку, как только пойдет дождь. Будут выжидать, пока уровень воды максимально снизится, чтобы ударить наибольшим числом.

– Начнется все с артподготовки, – добавил со своей койки Микроскоп, вскинув руки. – Шесть часов непрерывного обстрела. Потом тысячи людей одновременно полезут из траншей. Поднимутся на ноги, прибавят шагу, побегут. Форсируя реку, многие падут, но тысячи взберутся на холм. Сколько именно доберется до наших траншей, это уже другой вопрос. Некоторые доберутся, и мы встретимся с ними лицом к лицу. В этот момент они будут перевозбуждены, а некоторым покажется, что они – боги. Они будут стрелять и пустят в ход штыки.

– Австрийцы владеют штыком лучше нас, – сказал Бьондо, молчаливый механик из Турина, который подался на флот в полной уверенности, что его услуги окажутся востребованными в машинном отделении.

– Почему? – спросил Эвридика.

Ответ был очевиден, но никому не хотелось облекать его в слова. Наконец кто-то сказал: «Они выше ростом», – и на мгновение всех замутило от предчувствия беды.

Вечерами приходилось разжигать огонь в бочке из-под нефти, приспособленной под печку, потому что с засыпанных снегом гор дул холодный ветер. Большую часть дров составляли доски, оставшиеся от строительства окопов и укреплений, но каким-то образом в Колокольню попала целая груда яблоневых поленьев. Так что каждый вечер парочка отправлялась в печку.

Безобразие, конечно, поскольку по сучкам и коре можно было определить, что дерево приносило плоды, когда его спилили, и могло приносить их еще лет двадцать, а теперь они наслаждались только запахом.

Всю неделю перед наступлением Алессандро нес вахту днем и мог спать по ночам. В предыдущую неделю ему выпала ночная вахта, которая вымотала его до такой степени, что он испугался, выдержит ли сердце. Со временем он пришел в себя, силы начали прибавляться, и он уже мог видеть сны. Снился ему Рим.

После ужина они мылись, широко открывали амбразуры, чтобы обеспечить приток холодного ночного воздуха, бросали в печь несколько яблоневых поленьев, гасили фонарь и заворачивались в шерстяные одеяла. Сон приходил легко под свист ветра в амбразурах и потрескивание поленьев в печи. Каждый видел в пламени то же, что и в сердце. Для Алессандро картинка оставалась неизменной: солнечный день на Вилле Боргезе, где тени под деревьями такие густые, что в них проглядывает какая-то краснота. В кипарисовой роще ветви колыхались под ветром, множество отраженных солнечных лучиков, пробиваясь сквозь тень, создавали некое подобие фосфоресценции, а между кронами проглядывало небо такого густого синего цвета, что дух захватывало.

Из фонтанов Виллы Боргезе била чистая и холодная вода. Взлетала к солнцу, сверкала в его лучах и падала в бассейн, взбивая пену, окруженная радужным туманом, колыхалась над усыпанным желтыми камушками дном.

Отец, мать и сестра сидели на скамейке в тени, а сам Алессандро, в белоснежном костюме, стоял у фонтана, почти ослепленный ярким светом, и, прикрыв ладонью глаза, вглядывался в тени. Лучана болтала ногами, смотрела по сторонам, искала какую-нибудь девочку, с которой можно поиграть. Родители Алессандро сидели в той самой одежде, в какой он видел их на фотографиях девятнадцатого века, когда им и в голову не приходили мысли о смерти, будто они рассчитывали, что 1900 год послужит щитом, о который разобьется гейзер времени, опадая вниз каскадом брызг.

* * *

На следующий день Алессандро сидел, привалившись спиной к стене cortile в Колокольне. Винтовку с примкнутым штыком он прислонил к стене рядом с собой. По небу сильный ветер гнал облака. Серые, тяжелые, с черным брюхом. Хотя между ними иной раз прорывалось солнце и солдаты прикрывали глаза от ярких лучей, по большей части на Колокольне лежала серая, холодная тень.

Быстрый бег облаков, спешащих с севера, приковывал взгляды даже тех, кто не мог объяснить, почему от них не оторвать глаз.

– Дело в том, что они плывут с севера, – Алессандро повернулся к Гитаристу. – Они пролетели над Веной, пронеслись вдоль Дуная, проплыли над военными лагерями и военным министерством. А теперь прибыли сюда, чтобы взглянуть на нас. Они не хотят принимать в этом участия и спешат к Адриатике. Пересекут море и уплывут в Африку, точно оторвавшиеся воздушные шары. Они ничего не слышат. Плывут над безмолвными пустынями и сражающимися армиями, словно одни ничем не отличаются от других. Мне хочется быть таким же, как они.

– Не волнуйся, – ответил Гитарист. – Когда-нибудь станешь.

– Ты правда в это веришь?

Гитарист задумался.

– Ты хочешь знать, есть ли что-нибудь помимо этого мира?

– Да.

– Не знаю. Логика говорит, что нет, но моя жена только что родила мальчика: я никогда его не видел. Откуда он взялся? Из космоса? Это совершенно нелогично, так чего уповать на логику?

– Требуется немалая сила воли, чтобы рискнуть надеждой, так?

– Так. Есть ощущение, что меня уже наказывают за самонадеянность, но мне уже не повезло в том, что я музыкант и солдат, поэтому, возможно, удача повернется ко мне лицом. Музыка, – продолжал Гитарист, и голос переполняла нежность, – именно она раз за разом говорит мне, что Бог есть и Он заботится о людях. Почему, по-твоему, ее играют в церквях?

– Я знаю, почему ее играют в церквях, – сухо ответил Алессандро.

– Музыка не от разума. Музыку нельзя потрогать. Так что же это? Почему механические вариации ритма и высоты тона говорят на языке сердца? Как может быть песня такой прекрасной? Почему она укрепляет желание верить… даже если я едва свожу концы с концами?

– А быть солдатом?

– У этой войны, Алессандро, если одно достоинство, и то относительное: она учит соотношению между риском и надеждой.

– Ты учишься рисковать и имееешь дерзость верить, что однажды поплывешь, как облако.

– Если бы не музыка, – сказал Гитарист, – я бы поверил, что любовь смертна. Если бы я не был солдатом, не научился бы держаться, невзирая на обстоятельства. – Он глубоко вдохнул. – Что ж, все это хорошо, но правда в другом: я не хочу, чтобы меня убили до того, как я увижу своего сына.

Эвридика и Микроскоп перекидывались футбольным мячом на внутреннем дворе. Всегда неуклюжий, Эвридика слишком низко опустил мысок, а чтобы компенсировать это, слишком высоко поднял ногу. В итоге мяч взлетел в воздух. Все наблюдали, как он несется вверх, к облакам, надеясь, что он не перелетит через стену. И все же он перелетел и был уже метрах в пяти от стены, когда ветер отбросил его назад, в пространство внутреннего двора. Мяч ударился о низкую стену, отскочил и остановился на дорожке, которая шла по периметру заросшей травой крыши Колокольни.