Солдат великой войны - читать онлайн книгу. Автор: Марк Хелприн cтр.№ 129

Даже во сне Алессандро каким-то образом знал, что это его лучшее время, что ему надо зарыться в него как можно глубже, а при пробуждении, без разницы, днем или ночью, подняться удастся с огромным трудом, словно весил он тысячу килограмм или возвращался из страны мертвых.

По полгода Тибр представлял собой болотную жижу с камышами, всегда грязную и мутную, так что с прозрачной водой у молодежи Рима ассоциировались, скорее, фонтаны. Однажды, уйдя из дома после юношеской пробы отцовского долготерпения, Алессандро побил все свои предыдущие рекорды, проведя семь часов у круглого бассейна в маленьком парке нового пригородного квартала на юге, и если правда, что ничего не забывается, у него в памяти запечатлелись образы и координаты сотни миллионов траекторий, прочерченных неспешными водяными каплями, на которые разлетались подсвеченные солнцем струи в самой высшей точке полета. Если правда, что ничего не забывается, воспоминаний об этих разлетающихся брызгами струях, вероятно, хватало, чтобы подсознание делегировало в его сны невероятное бурление воды, и это он, пребывая во сне, за неимением лучшего слова, называл фонтаном.

Возможно, снилось ему все это ради отчаянной борьбы, которая велась в ярком свете на вершине водяной дуги. Там, достигнув высшей точки, струя начинала рассыпаться, словно взрывалась, разлетаясь на отдельные капли. Природа вдыхала в них оптимизм и надежду, и, выбирая собственный путь, они радостно кувыркались, стремясь набрать высоту.

Несмотря на все старания, большинство капель падало вниз и исчезало, но Алессандро наблюдал достаточно много фонтанов в течение достаточно долгого времени, чтобы знать, что исчезают не все. На самом верху бурлящей массы, в круговерти и буйстве, вода превращалась в туман, и воздух тащил этот туман вверх, растягивая в сверкающую пленку. Некоторые капельки сливались, другие делились. Те, что сливались, ускоряясь, падали вниз. Разделившиеся продолжали покачиваться, вися в воздухе и сверкая.

Иногда воздушный поток с большой скоростью уносил их в небо. Они уменьшались, становясь невидимыми, и улетали с ветром на край земли.

Сны Алессандро забрасывали его на самый верх, где он наблюдал за делением струй, борьбой с гравитацией, а падение капель вниз напоминало ему отступающую армию. Сам он не поднимался с туманом, но видел, как поднимается туман, и его не оставляла надежда.

Потом вода превращалась из движущихся капель в неподвижную поверхность, жесткую и гладкую как лед, и Алессандро тащило по ней, а солнце отражалось в волнах под ним. Двигатели гидросамолета ревели, звук бил по ушам, тревожный, как бесконечная катастрофа. Алессандро ощущал вкус свежей озерной воды, ладони обжигал жар двигателей гидросамолета. Поплавки, скользящие по поверхности, стремящиеся оторваться от нее, были из розового дерева, цветом более насыщенные, чем заря. На ощупь напоминали сиденья для гребцов в гоночной лодке, но были тяжелее и жестче и неслись точно сани по затвердевшей поверхности озера.

Двигатели давно уже достигли максимальной мощности. Их рев не менялся, но самолет продолжал ускоряться, и не потому, что возрастала тяга. Нет, падало сопротивление. Когда он взлетел с застывшего озера, эхо, отдающееся от горных склонов, тут же пропало.

– Ты провалился, – заявил человек, сидевший между двумя другими за столом, покрытым зеленым сукном. Все трое были в роскошных мантиях, отороченных пурпурными галунами, украшенных лентами, красными помпонами, лисьими хвостами, цепочками, ключами и мехом горностая. Алессандро стоял перед ними весь в черном, над плоским воротником белело только лицо.

– Я? – переспросил Алессандро, полностью сознавая, что у них лисьи хвосты.

– Ты, да, ты, – ответил один из двоих, сидевших по краям, ассистентов профессора: они привыкли произносить исключительно односложные слова, приберегая остальное до того момента, как сами станут профессорами, и у них появится шанс блеснуть красноречием.

– Почему? Я пытался увидеть истину во всем.

– Но не показал себя умным.

– В детстве я был умным. Умел все: запоминать, анализировать, спорить, пока мои оппоненты не впадали в ступор, но испытывал стыд, когда все это проделывал.

– Стыд? – спросили профессора, сердито и изумленно.

Алессандро на миг ушел в себя, стоя в огромном зале, где стеллажи с книгами поднимались к сводчатому потолку в пять этажей высотой, а окна из цветного стекла в каждом конце создавали впечатление, будто ученые погружены в тропическое море и намерены обсудить схоластику в теократическом государстве. Резкий голос инквизитора вернул его в реальность:

– Стыд? Из-за чего?

– Легко быть умным, но трудно смотреть в лицо Господа, к которому проще прийти благодаря не уму, а молчанию.

– Тогда почему столько людей верят в Бога?

– Если идиот видит солнце, означает ли это, что солнца не существует?

– Почему ты выбрал академическую карьеру?

– Мой отец хотел, чтобы я стал адвокатом, но я видел, как он страдал от необходимости быть умным. Это ставило преграду между ним и его душой, не давало ему ничего, кроме средств к существованию. Он говорил, что проводит большую часть времени, почесываясь от пыли. Я думал, что в избранной мною карьере меня обяжут искать истину. Я приношу извинения, что ошибся.

– Тебе следовало идти в церковь.

– Нет. Церковь отдает доказательства и анализ на откуп небесам.

– Но ты мог жить на каменном столбе в пустыне или в монастыре, где дают обет молчания.

– Итальянцы не годятся в отшельники.

– Ты провалил экзамен, потому что не смог в должной мере проявить свой ум, продемонстрировать понимание.

– Продемонстрировать кому?

– Нам.

– У меня не было желания что-то вам демонстрировать.

– Значит, ты знал, что провалишься?

– Надеялся проскользнуть. Моя страсть – не анализ, а описание.

– Описывать может любой.

– Анализировать может любой. Вы просто работаете в большом продуктовом магазине, где на полках множество товаров. Вы укладываете и перекладываете их, но описание чего бы то ни было – это приближение к сути, как пение. Я объяснял это вам, когда написал об Одериси да Губбио и Франко Болоньезе [66] . Сам Данте обратил внимание на смиренномудрие миниатюристов, которые пытались самыми простыми, максимально компактными мазками передать сущность того, что они видели, и их не интересовали логические интерполяции, самомнения или завораживающие речи, доказывающие, как много они знают и что умеют. Им хватало и этой простоты, чтобы произвести впечатление на заказчиков.

– Одериси да Губбио не оправдывает твоего провала.