Господа офицеры и братцы матросы - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Шигин cтр.№ 24

Жизнь тесной группой вела к большой сплоченности и даже изолированности морских офицеров от лиц других профессий. М. Бестужев замечает: «Моряки вообще более других замыкаются в себе и не слишком соединительны с новыми лицами, а особенно трудно сближаются с пехотинцами».

Зато внутри флотской среды господствовала замечательная сплоченность и дружба. Броневский описывает первый день по приходу на Корфу эскадры Сенявина и встречу с судами эскадры Грейга: «Первый день… провели мы во взаимных посещениях, шлюпки беспрестанно переезжали с корабля на корабль; всякий спешил видеть друга, товарища, брата. Вот названия, какие дают друг другу товарищи кадеты… на скользком пути жизни. На военном поприще, где зависть часто разрывает твердейшие связи, друзья, товарищи до глубокой старости пребывают верными… От сего-то корпус морских и артиллерийских офицеров составляет самое согласное общество. Выгода общественного воспитания тут видна.

Декабрист Н. Бестужев писал из ссылки другому декабристу, Завалишину, в 1854 году: «Меня оживили добрые вести о славных делах наших моряков». Даже крепость, каторга и ссылка не убили корпоративного духа Бестужева. Шишков просил в 1819 году главного начальника в Кронштадте фон Моллера за вдову своего товарища, которой было отказано в пенсии, «вспомнив, что покойный ея муж был со мной кадетом».

Случай с П. Т. Головачевым, «одним из самых благородных офицеров того времени», по выражению барона Штейнгеля, очень характерен для нравов морской среды того времени. Посланник Рязанов, пожаловавшись на отношение к нему офицеров «Надежды», похвалил Головачева. «С этой минуты на Головачева напала ипохондрия, он заподозрил, что товарищи могут заподозрить его искательстве; ипохондрия… развилась… на обратном пути в Петербург он застрелился». Конечно, можно предположить, что у Головачева были психические предпосылки к мании преследования, но сам мотив все же типичен для тесно-сплоченной среды моряков Александровских времен. Человек, посторонний морской семье, П. Свиньин, отмечает в своих «Воспоминаниях на флоте» сцену свидания моряков в Боко ди Катаро: «не в состоянии описать многих чувствительных сцен, мною виденных, не в состоянии описать той непритворной радости… при свидании с другом, товарищем детства, того торжества дружбы, которая свойственна им одним… лишенные семейственных наслаждений, родственных пособий товарищи – в себе самих находят родных и протекторов… они готовы страдать и умереть один за другого; у них общий кошелек, общий труд, общая честь и слава, общая польза и виды. Ни злоба ни зависть не в состоянии разорвать связи их».

Этот отрывок ярко показывает, как поражала наблюдателя железная сплоченность и тесная дружба моряков. Для Гоголя казалось смешным, что Жевакин второй мыслями был со своими товарищами по эскадрам, Дыркою и Петуховым. Гоголю была чужда эта спаянная среда. Свиньин же, имевший возможность лучше познакомиться с моряками, понял огромную силу этой корпоративной дружбы, благодаря которой кают-компании жили такой полной и веселой жизнью в длинных заграничных походах. Ему удалось написать блестящий эпитаф этим морякам, «готовым страдать и умереть один за другого».

Броневский рассказывает о своей дружбе с одним из офицеров фрегата «Венус»: «При несходстве нравов, мы любили быть вместе, делили радость и печали с удовольствием, и во всю службу не разлучались. Мы не имели между собой ничего тайного, откровенно говорили правду». После ранения Броневского при осаде Тендоса турками, его друг «перевел меня на фрегат, сам помогал лекарю при перевязке, сам давал мне лекарства. Словом покоил меня, ходил за мною как брат. Как отец… Должно было отнять руку по состав плеча, но Н… на сие не согласился. В Которе наняв для меня квартиру, он сыскал славного Корузу… и сей… вынул из плеча 23 кости и не только жизнь, но и руку мне сохранил».

Самым замечательным памятником дружбы моряков, вероятно, является поведение адмирала Кроуна и офицеров флагманского корабля при приведении в исполнение приговора над моряками-декабристами. Завалишин пишет: «Пароход пристал к парадному входу флагманского корабля… командир корабля и офицеры встречали нас пожатием руки, а стоявшие вдали приветствовали нас знаками. Старик адмирал, не выдержав, заплакал… плакали навзрыд матросы и офицеры». Когда по приведении приговора в исполнение моряки-декабристы снова сошли на пароход, то они нашли, что офицеры флагманского корабля «позаботились доставить на пароход вкусный завтрак, чай и кофе».

Офицеры корвета «Флора», разбившегося у берегов Албании, были захвачены турками в плен и содержались в заключении в Константинополе. Один из офицеров, лейтенант Сафонов, придумал писать небольшие картинки, которые охотно раскупались турками. «Я рисовал всегда турецкий корабль, разбил трех английских и несколько французских». За эти картинки Сафонов получал плату или деньгами, или съестным, «которое делил с товарищами». Длительная жизнь в группе выработала идеальный тип, хорошо схваченный Броневским: «принадлежит к числу отличных наших морских офицеров… учтивый. Умеющий шутить. Никого не оскорбляя, он не подал никогда повода к ссоре».

По установившемуся морскому обычаю, офицеры в кают-компаниях рассаживались за столом строго по старшинству. Во главе стола был старший офицер, по правую руку от него – следующий по рангу офицер и так далее. Такое размещение создавало атмосферу уважительности и субординации, выделяло старший и младший (баковый) концы стола. Жизнь кают-компаний в эпоху парусного флота покоилась на обычае видеть в начальнике начальника только на службе, а в кают-компании и вне службы он был только старшим товарищем. Старший офицер на палубе всегда «господин капитан второго ранга», то в кают-компании – «Иван Иванович». Этим подчеркивалась и особая атмосфера домашности в кают-компании. Старая морская поговорка гласила: «Каков старший офицер, такова и кают-компания. Какова кают-компания, таков и корабль».

Особой заботой старшего офицера было создание среди офицеров духа корпоративности. Именно поэтому считалось дурным тоном говорить за обеденным столом о службе, считалось бестактным делать выговоры младшим по службе, как это не принято и в нормальной семье. Когда же кто-то терял чувство реальности и нарушал негласный обычай, то старший офицер имел право поставить нарушителя на место фразами, типа: «А не поговорить ли нам лучше о пряниках».

Если офицеры одного фрегата желали пригласить к себе в гости товарищей с другого, то они посылали соседям письменное приглашение, начинавшееся словами: «Кают-компания фрегата «Прямислав» просит…»

Проблемой общего пития флотских офицеров на кораблях занимался уже Петр L Так, царский указ 1720 года предписывал флотским офицерам «красное вино пить из зеленых кубков, а белое – из светлых». Так как посуда во время штормов все время билась, стекольщикам было велено изготовить толстостенный стакан с гранями, который бы меньше бился. Испытывал новинку сам Петр Первый, выпив из него полынной водки. Император нашел, что «стакан осанист и по руке в пору». При этом граненый стакан получился действительно весьма прочным и при падении со стола очень редко разбивался. Впоследствии граненый стакан завоевал популярность по всей России, которую сохраняет и по сегодняшний день.

* * *