Наше величество Змей Горыныч - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Боброва cтр.№ 57

Но Марья Искусница в этих железках узрела что-то, понятное ей одной. Не хуже чем у Василисы глаза ее загорелись да лицо от радости раскраснелось. Она в предвкушении руки о кожаный передник обтерла и тут же принялась детали сортировать.

– Так, шестерня коническая, – бормотала средняя царевна, – вал коленчатый, маховик. Смотри-ка, и цилиндра тут! Так, а вот шкворень поворотный не наблюдаю, ну да не беда, сами выточим…

– Ну а где ж кобылы дойные? – приплясывая от нетерпения, спросила Елена Прекрасная.

Ей очень хотелось поскорее получить подарок, потому что из-за границы, аж из самой Франции, доставили фарфоровое корыто для принятия молочных ванн. Но с ее подарком конфуз вышел. Кобылы степные, как и жеребцы, обладали скверным характером. Сцепились они с местными собаками – ни разнять, ни водой разлить. Победа за лукоморской живностью осталась – не пустили кобылиц в Городище преданные псы. Пришлось Елене Прекрасной самой за стены городские шествовать, чтобы табуном полюбоваться.

А Ахмедка портрет ханской сестры, княжны Кызымы, перед очами царскими поставил, да мешковину с него сдернуть не торопится – томит. Вавилу любопытство разбирает, да и остальных тоже интерес жжет – столько времени вопрос женитьбы царской обсуждается да перемалывается, на языках уж мозоли появились! Оно и естественно, что поглядеть хочется – о ком столько времени языки мозолили?

Но советник тельпековский Ахмедка в дипломаточных делах очень уж искушен был. Знал он, что любопытство царя берет немалое, да специально это любопытство подогревал. А потому портрет невесты сразу показывать не стал, сначала седла преподнес, потом царским дочкам шапочки, бисером шитые, потом принялся всем боярам сапоги мягкие раздавать и зачем-то галоши в комплект к тем сапогам прикладывать. Тянул время, поганец, всю душу Вавиле вымотал. Тот уж от нетерпения подпрыгивает, портрет в раме квадратной давно узрел, а Ахмедка все тянет, все дипломатию разводит.

Наконец советник хызрырского хана изобразил театральный жест – и сдернул мешковину с портрета, словно занавес на сцене открыл. И предстало взору потенциального жениха изображение возможной невесты. И тут Урюк Тельпек не соврал – невеста была такой, как он описывал.

– Так она не русская будет? – разочарованно протянула Елена Прекрасная, никогда не отличавшаяся большим тактом.

– Русский, русский, – замахал руками Ахмедка. – Глаз мал-мала узкий, нос мал-мала плюский, а так сапсем русский!

Бедного советника после слов младшей царевны от страха пот прошиб – если невеста белому царю не придется по вкусу, то не сносить послу головы. Хан сказал, что сам отрубит. Кызыма, сестра хана хызрырского, шибко уж на язык остра была, так умудрялась поддеть его степное высочество, что хотел Урюк Тельпек всеми силами от нее избавиться. И потому Ахмедка, сам не раз от жестоких Кызыминых острот пострадавший, рекламируя невесту, прилагал такие усилия, будто дочку родную замуж отдать собирался. Царю Вавиле об этой стороне характера будущей лукоморской царицы он, естественно, говорить не стал, а, напротив, расхваливал Кызыму как только мог. И ноги-то у нее не кривые, а к верховой езде приспособленные. И руки-то у Кызымы не мозолистые, а полированные – об ручку копья отшлифовались. И в детстве с коня не падала она вовсе, не падала, и не от падения у нее лицо плоское – от природы так задумано!

Совсем Ахмедка сник, уже почти разуверился в успехе сватовства, а потому нечаянно забыл соврать, когда спросил Вавила, учена ли невеста лукоморскому языку.

– Сапсем тупой, как ни пытались – ни слова в башку вбить не смогли. К языкам неспособная княжна окончательно.

– Это хорошо. – Вавила руки от удовольствия потер и слово царское сказал: – Женюсь!!!

Ну с Ахмедкой от облегчения едва удар не случился. Ноги у посла ослабли, перестали держать – мешком на землю осел.

Препроводили хызрырцев в покои, им отведенные, да давай застолье готовить – послов попотчевать. А пока готовилось пиршество, бояре да родня на царя насели, давай выспрашивать, чего это он на женитьбу согласился. Причина была им глубоко непонятна. Мало того что будущая царица ни слова по-лукоморски выговорить не может, так еще и научить ее этому нет никакой возможности!

– Так это ж залог семейного счастья, – лукаво посмеиваясь, объяснил царь Вавила. – Я-то тоже понимать не буду, чего она там лопочет. Вон, царь из Тридевятого царства женился на хранцуженке, так не дай бог кому. Пока она по-своему курлыкала, хорошо жили, так ведь он, дурень, вздумал ее языку обучать. И рухнуло счастье семейное. Мало того что жена зудит да скандалит, она еще и акцентом уши резать умудряется. Нет, бояре, что ни говорите, а отсутствие понимания напрямую залогом счастья является!

А в царстве Пекельном в то же самое время, когда проходило сватовство, в лютой, разрушительной злобе бесновалась великанша Усоньша Виевна. Белизну от черного лица она наконец-то отскоблила, но душевную травму после этого получила знатную. Да так сильно травмировалась, что ум за разум у нее зашел. Ни пить, ни есть не могла злодейка, все о нанесенной обиде думала. Но так как отомстить Яриле и Уду возможности не представлялось, то перенесла она эту обиду на людей, которые в Лукоморье живут. Конечно, обижаться на тех, кто сильнее, себе дороже выйдет!

Долго металась она по замку, сложенному из человеческих костей, но утомилась и подошла к зеркалу, что от Бури-яги, память ей темная, в наследство осталось. Помахала Усоньша куриной лапкой, слова, какие надобно, сказала – и увидела в зеркале картину, показавшуюся ей очень любопытной.

Показало волшебное стекло горницу в тереме Вавилы, царя лукоморского. А в горнице той портрет стоит, к стене прислонен, рядом слуга гвоздь в стену вбивает, чтобы удобно тот портрет было рассматривать. Тут же царь Вавила с дочками да зятьями стоит, внимательно изучая внешность невесты. Ахмедка, посол хызрырский, вокруг царского семейства ужом вертится, сватовство окончательно улаживая. И беседуют они свободно, не подозревая, что следят за ними лютые глаза Усоньши Виевны.

Портрет тот в полный рост невесты был сделан, а невеста – хызрырская княжна Кызыма – на коне сидела, так художник коня получше девицы нарисовал, во всяком случае, намного детальнее выписал. И сбрую, и седельцо легкое, и попонку со всеми хызрырскими узорчиками на холстину перенес. А у невесты только и видно было – что косичек бесчисленно да шапка острая, мехом опушенная, какие все степняки носят. Царь-то Вавила любви великой не почувствовал, но из целей да нужд политических соединиться в родстве с Урюком Тельпеком, ханом хызрырским, решил непременно. Да и невеста, которую по-ихнему Кызымой звали, все же неплоха была, хоть и родом, и лицом ненашенская. Ударили по рукам царь и сваты и порешили, что с первой же оказией пришлют невесту да приданое ее в царство Лукоморское.

– Это что ж такое? – посетовала Елена Прекрасная, когда о выкупе за невесту договорились, да не только разговоры разговаривали, но и собрали выкуп тот, и со сватами к хызрырам отправили. – Выгодно у них замуж выходить. Приданое до самой смешной малости сокращенное, а за него еще заплатить надобно втридорога!