Я растерянно покачал головой:
— И Анхела жена этого сумасшедшего… Бедняжка!
— А помнишь, что ты говорил две недели назад?
— Что?
— «Кто знает?» — довольно удачно передразнила меня Дженнифер. — «Может быть, власть — это то, что ей нужно».
— Я ошибался. Анхела очень несчастна.
— Ещё бы! Муж — полный кретин, несколько неудачных романов… А тут появляется нахальный инопланетник и чуть ли не с первой минуты знакомства похотливо набрасывается на неё.
Я тихо вздохнул:
— Прости, Дженни, я виноват. И прежде всего — перед тобой… Это всё кровь, будь она проклята! Я весь в своего отца. Как и у него, у меня вечно проблемы с женщинами.
— Могу себе представить, что он вытворяет. — Дженнифер выбросила так и не начатую сигарету в пепельницу. — Мне очень досадно, Кевин, но я на тебя не в обиде. Я была готова к тому, что ты увлечёшься другой. Я видела, как ты постепенно отдаляешься от меня…
— Это неправда. Я люблю тебя.
— Знаю. Мы уже говорили о природе этой любви. Видит Бог, я хотела совсем другого, но если хорошенько подумать, то мне грех жаловаться. Большинство женщин рано или поздно находят себе мужей, но мало кому удаётся обзавестись таким заботливым и любящим братом. К тому же… — Тут она осеклась.
— Что «к тому же»? — переспросил я.
— Да так, ничего, — уклончиво ответила Дженнифер. — Это к делу не относится… — Она поднялась и поправила платье. Затем заглянула в зеркало, убеждаясь, что её лицо и причёска в порядке. — Пойду к Анхеле, попробую поговорить с ней.
— Зачем?
— Чтобы она перестала сердиться. Постараюсь объяснить ей, что ты вовсе не негодяй… а просто дурак.
* * *
После ухода Дженнифер я решил, что пора приступать к работе. Ничто так не угнетает меня, как безделье. Я не нахожу никакого удовольствия в праздном существовании, и в этом мы с Анхелой действительно похожи. Многие мои знакомые, не отрицая того, что я, в общем, неплохой парень, всё же находят меня несколько скучноватым. Я не умею, как они выражаются «с пользой проводить досуг», на разного рода увеселительных мероприятиях я очень скоро начинаю тосковать и мыслями переключаюсь на дела. Единственное, что может расшевелить меня, это присутствие хорошенькой голубоглазой блондинки — да и ту я стремлюсь побыстрее затянуть в постель. Если же она, паче чаяния, оказывается недотрогой, я мгновенно теряю к ней интерес и решительно выбрасываю её из головы. Но мне не удавалось с такой же лёгкостью избавиться от мыслей об Анхеле… впрочем, она ведь не была голубоглазой блондинкой.
Я осмотрел свой новый кабинет и нашёл его вполне приличным. Правда, из-за царившего в нём идеального порядка было несколько неуютно. Но ничего — это поправимо.
Первым делом я положил в сейф свои документы, бумаги и кое-какие вещицы, представлявшие для меня определённую ценность. Затем убрал со стола антиквариат, гордо именуемый компьютером, и водрузил на его место новенький Apple IBM самой последней модели (Бренда бы точно повесилась). Я приобрёл его перед отлётом с Земли и благоразумно откладывал знакомство с ним, пока не окажусь в стационарных условиях.
Машина завелась, что называется, с полуоборота. Зазвучали фанфары, компьютер бодрым голосом произнёс:
— Приветствую тебя, о повелитель! Я весь к твоим услугам. От имени группы моих разработчиков и всей фирмы Apple IBM…
— Заткнись, тупая железяка! — буркнул я и потянулся было к клавиатуре, чтобы не на словах, а на деле заставить «тупую железяку» заткнуться, как вдруг компьютер осёкся на полуслове и печально сообщил:
— Инструкция принята к исполнению. Речевой интерфейс деактивирован вплоть до специального распоряжения.
Я удовлетворённо хмыкнул. Что ж, прогресс не стоит на месте. Разработчики учли пожелания даже таких редких консервативных клиентов, как ваш покорный слуга. Наслаждаясь безмолвием компьютера, я вставил в гнездо кристалло-пластиковую карточку и перекачал всю необходимую для дальнейшей работы информацию. В течение следующего часа я занимался настройкой на свой вкус пользовательской оболочки и инсталляцией не входивших в стандартный комплект поставки узкоспециализированных программ. Когда с этим делом было покончено, я принялся анализировать результаты своих последних расчётов, аварийно прерванных привычным сообщением: «Некорректно заданные краевые условия».
Однако долго работать мне не пришлось. Где-то через четверть часа после того, как я углубился в непроходимые дебри математической физики с пикантной примесью нелинейной логики, настойчиво зазвучал зуммер вызова.
Скорчив недовольную гримасу, я взял пульт дистанционного управления и нажал соответствующую кнопку. На встроенном в противоположной от меня стене кабинета стереоэкране возникло изображение профессора Фернандо Альбы в лабораторном халате. В руках он держал какой-то листок бумаги, вид у него был немного растерянный, вернее, недоуменный.
— Добрый день, доктор Макартур. Я вам не помешал?
— Ни в коей мере, профессор, — вежливо ответил я. — Рад вас видеть. Чем могу служить?
— Нет ли поблизости сеньориты Дженнифер?
— К сожалению, нет.
— Вот и хорошо. Я хотел бы поговорить с вами о ней.
— Слушаю.
— Дело в том, доктор, что ваша кузина находится во власти весьма странного заблуждения. С подобным случаем я ещё никогда не сталкивался и боюсь, что ей требуется помощь квалифицированного психиатра.
— О Боже! — встревожено произнёс я. — Что с ней?
— Уверяю вас, ничего опасного, — поспешил успокоить меня профессор. — У всех нас есть свои комплексы, подчас проявляющиеся в самых неожиданных формах… Скажите, у сеньориты Дженнифер, случайно, не было конфликтов с отцом?
После некоторых колебаний я ответил:
— Да, были.
Профессор Альба понимающе кивнул:
— Так я и думал. Самообман, как защитная реакция психики.
Я чуть не подпрыгнул от беспокойства и нетерпения.
— Прошу вас! Объясните, пожалуйста…
Закончив разговор с профессором, я добрых пять минут неподвижно просидел в кресле, как парализованный, и ошалело таращился на погасший экран. Меня никогда не били обухом по голове, посему не стану утверждать, что слова Фернандо Альбы возымели похожее действие. Однако шок был что надо.
Спустя некоторое время я додумался закурить. Сигаретный дым немного прочистил мои мозги. Я достал из бумажника фотографию Дженнифер, положил её перед собой и внимательно всмотрелся в милое и такое знакомое лицо. Чуть погодя меня осенила ещё одна мысль. Я открыл сейф и взял небольшой, но толстый пластиковый конверт, в котором хранились фотографии моих ближайших родственников. Когда мне становилось слишком одиноко, я использовал их как игральные карты, раскладывая нечто вроде пасьянса; это помогало одолеть тоску.