Мертвые сраму не имут - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Болгарин cтр.№ 70

– Я – к тебе. Правда! К тебе!

– Кому я нужен, отставной генерал, подчистую уволенный, лишенный всех наград и званий?

– Я все это знаю.

– Откуда?

– Книгу твою читал «Требую суда общества и гласности». Там читал. В Москве.

– Скажи, куда долетела! – удовлетворенно сказал Слащев и тут же спросил: – Ну, и как?

– Вполне достойная книга. И честная.

– Брешешь небось.

– Не умею.

– Ладно, поверю. Ну, и зачем я вам?

Кольцов посмотрел вокруг:

– Давай в каком-нибудь тихом, уютном месте спокойно поговорим.

– Хорошая мысль! У меня вон там хорошее место. С видом на Золотой Рог, – указал Слащев на беседку в конце двора. И тут же закричал: – Пантелей! Мустафа!

Из домика вышел старый денщик.

– Ну, чего раскричались! Дитя разбудите!

– Неси сюда дитя. Он не видел Маруську! Я его в крестные отцы упрошу!

– Так уже ж хрестылы. Енерал Соболевский – хрестный батько. Забулы?

– У моей дочки будет два крестных батьки!

– Два не положено!

– Меньше разговаривай! Неси Маруську! – и тут же крикнул вышедшему во двор хозяину: – Мустафа! Чаю и что там?.. Шербет, пахлаву, курабье! Все неси! У меня дорогой гость!

– Насчет дорогого гостя не очень распространяйся, – попросил Слащева Кольцов.

– На моей территории ничего не бойся! – продолжал возбужденно распоряжаться генерал. Заметив, что Пантелей вынес самодельную колыбельку, он бросился к нему, сгреб девочку на руки, поднес к Кольцову: – Гляди, кого ты тогда спас! Мария! Маруся! Мама Руси!

Девочка, видимо, уже привыкла к таким грубым отцовским нежностям. Она не плакала и даже ничему не удивлялась. Лишь с интересом водила своими глазенками по сторонам и что-то говорила на только ей понятном языке.

На столе в беседке появились различные турецкие сладости, кувшин с крепко заваренным чаем. Марусю угостили шербетом и унесли в дом. Мустафа спросил, не нужно ли еще что, и тоже удалился. Они остались одни. Разлив чай по стаканам, Слащев сказал:

– Если имеешь что сказать, говори. И не бойся, тут нас никто не услышит.

– Ты ведь уже понял, я не из робкого десятка. Вопрос такой! Домой, в Россию, хочешь?

– Мимо! – коротко сказал Слащев.

– Не понял.

– Есть вопросы, на которые я не хочу и не буду отвечать. Этот – один из них.

– Война кончилась. ВЦИК объявил амнистию.

– Я хорошо помню, что ты для меня сделал. И хотел бы тебе поверить. Но не будем друг друга обманывать: она на меня не распространяется.

– Она распространяется на всех.

– Я – «кровавый генерал». Сам читал в ваших листовках.

– Война кончилась. Если вернешься с добрыми намерениями, эта амнистия распространяется также и на тебя.

– Война не кончилась, и такое не забывается, а значит, и не прощается.

– Я говорил о тебе с Дзержинским. Я тебе гарантирую, ты можешь мне не верить. Но тебе гарантирует прощение Дзержинский.

– Это – слова. Не всем словам можно верить.

– Что тебе нужно? Письмо Дзержинского?

– Над ним есть Троцкий.

– Я полагаю, на эту тему Дзержинский говорил с Троцким.

– Троцкому я много перца за штаны насыпал. Не простит.

– Я не рискнул бы отправиться к тебе, если бы не был уверен, что тебе нечего бояться.

– Я знаю, что ты веришь им, иначе не отправился бы ко мне. Но, по-моему, это мышеловка. Троцкий – человек мстительный. Он не забывает обиду, – и после долгого молчания Слащев спросил: – Ну, скажи, зачем я им? Я понимаю, им Врангель нужен. Почему они не послали тебя к нему?

– Потому, что он мне не поверит, и потому, что у него есть какой-то уголок на земле, кроме России.

– Думаешь, у меня нет?

– Нисколько не сомневаюсь, что нет. Иначе ты не сидел бы здесь.

– Логично, – согласился Слащев. – Давай начистоту! У меня семья: жена, дочь. Ну, вернусь я в Россию. И что? Я всю жизнь воевал. Но в вашу рабоче-крестьянскую меня не возьмут. Ничего другого я не умею. Скажи, каким способом я смогу заработать у вас там семье на кусок хлеба?

– Не пропадешь ни ты, ни твоя семья.

– Это опять же слова. А я гордый. Я далеко не на каждую работу пойду. У меня неуживчивый характер. Меня нельзя унижать. Униженный, я делаю много глупостей. Порой непростительных.

– Не исповедуйся! Я не священник, – улыбнулся Кольцов. – Я сказал то, во что верю. А тебе решать.

Вроде бы исчерпан разговор. Но уходить не хотелось, и он понял почему: к ним ни разу не вышла жена. А ведь он спас тогда и ее. Почему она не вышла? Почему Слащев ее ни разу не окликнул, не позвал?

– Нескромный вопрос, – сказал он Слащеву. – Я ухожу, но так и не поздоровался с твоей женой.

– А мы поменялись с нею ролями. Я ухаживаю за Маруськой, а она работает гувернанткой у одного богатенького жулика. Пока я воевал, он наживал на нашей крови капиталы. Такая вот метаморфоза! – и после длинной паузы он куражливо добавил: – А что! Вполне могу ухаживать за детьми. Мне это даже нравится. Буду работать у вас там нянькой в каком-нибудь детском инкубаторе. У вас, говорят, будет теперь все общее: жены, дети.

– Ты начитался много глупостей. Выбрось их из головы.

– Подумаю.

Кольцов решительно встал. Продолжать разговор дальше не имело смысла. Зерно вброшено. Предложение вернуться в Россию Слащев никогда и ни от кого не получал и, соответственно, не рассматривал. Ждать сейчас от него большего, чем он уже сказал, не следовало. Спустя несколько дней он наведается к нему еще раз, чтобы узнать, какие новые мысли родились в его голове. И тогда примет какое-то решение

– Уходишь? – спросил Слащев.

– Если пригласишь, еще зайду.

Он проводил Кольцова к калитке. Шли медленно.

– Да, бывает ведь такое, – с некоторым удивлением задумчиво сказал Слащев.

– Ты о чем?

– О тебе, о себе. Скажи мне кто, что мы с тобой еще встретимся… Такое и во сне не приснится. А может, это и правда сон?

– Один человек мне как-то сказал: в жизни такое бывает, чего не может быть, – вспомнил Кольцов слова Деремешко. – Ну, будь здоров!

И, уже на улице, когда Кольцов отошел от калитки, Слащев окликнул его:

– Слушай, комполка!

– У меня есть имя – Павел Андреевич. Фамилия не обязательна. И комполка я тогда был по несчастью: друга убило.

– Догадываюсь, ты по другому ведомству. Хоть скажи мне, где тебя искать, если в моей дурной голове вдруг возникнет мысль еще раз повидать тебя?