Травяные и масляные добавки в воду.
Медленные очистительные ритуалы – за неделю на теле швы поджили, щипалось не так сильно.
Если разбор комода не помог – приведи в порядок себя, от ногтей на ногах до волос и бровей.
Привела. Полный цикл занял еще часа три.
Спустила воду, вымыла ванну. При моем способе мыться с маслами и травами это требовалось делать каждый раз, а потому у меня были просто роскошные губки для ванны. В ассортименте.
И легла спать.
Мне снился Анур.
А также то новое, что я на самом деле пережила.
Мне приснилось все, что я забыла, и, кажется, даже намного больше, чем было в машине. Мне снилось будущее, в котором я была не одна – странно, я давно была не одна, у меня же есть друзья! «Это другое, – хохотал Анур в моем сне, – как-то вы, потомки, чудно жить стали, простых вещей не понимаете!»
«Много сам-то ты понимаешь…»
«Кто меня знает!»
«Ты еще вернешься когда-нибудь?»
«До некоторой степени я всегда буду немного в тебе. Но нет – так, как ты это понимаешь, я не вернусь. Я, как и Касиз, полностью покинул этот мир. Уходя – уходи… и вообще, восставать дважды – дурной вкус, не находишь?»
«Я не могу судить…»
«Не реви. И перестань бродить темными тропками, вот же свет! Будешь жить со своим собственным Даром… и со всем, с чем тебе теперь придется разбираться».
«Ну… счастливого пути, маг!»
«Счастливо оставаться… Ксения, экстрасенс».
Наутро я проснулась совсем другая.
Сделав круг по орбите странных событий, я снова вернулась в исходную точку. Вот мой дом, вот пресс-удостоверение, телефон, мой компьютер, заработанная километрами нервов квартира. Моя жизнь! В полном комплекте!
Я ткнула в кнопку кофеварки… она обиженно заморгала электронным мониторчиком – воды налей, хозяйка, однако! Что же, резонно – возразить нечего.
Открыв окно, я посидела на подоконнике над Москвой. Все равно я любила этот город. Пусть я была обречена на эту любовь, приговорена к ней – ну и ладно; кто не любил, тот не поймет.
Дорогая редакция. Темы.
Можно начать писать.
Допив кофе, я уселась за ноутбук. Работа всегда не ждет, тем более надо было еще отписаться моим клиентам, которые не сумели со мной встретиться в прошлые выходные.
И я сама не заметила, как погрузилась с головой в привычную работу – поиск, обработка; обдумать, понять структуру; образ, логическое заключение – новый абзац текста.
А вынырнула из трудового процесса я лишь тогда, когда в дверь позвонили.
Расслабленно (дед Гоша тоже не напрягался, я бы почувствовала) я подошла к бронированной двери, посмотрела в глазок. И защелкала замком. Женька!
– Чед!
– Ксенька!
Мы немножко пообнимались прямо у порога и потом еще немножко – на стопке матрасов. Потом я спохватилась, бросилась варить Женьке кофе.
– Расскажешь, что это было? – спросил Чед, стаскивая бандану.
– Женька, ну конечно. – Я мельком подумала, что надо бы всех собрать, но… но все-таки версия для Женьки, для моего Женьки, явно будет отличаться от той, что я расскажу Тане и Ваське.
Все-таки мы долго жили с ним под одной крышей. Если точнее – под моей крышей. Родители Женьки, молодая и очень активная пара, во-первых, развелись. Во-вторых, отец (математик) эмигрировал в США, а мама – в Восточную Европу и кочевала там, пока не осела в Болгарии. Встряски несказанно впечатлили Женьку; он должен был лететь с бабушкой к матери… и почему-то его не выпустили.
У Женькиной бабушки с собой была вся сумма, вырученная за две квартиры. Семья полностью расставалась с Россией (все остальные Чедерецкие умотали намного раньше, а дедушка умер), и когда таможня сказала не вполне на тот момент совершеннолетнему Женьке «нет» прямо в аэропорту, это был шок. Оставаться и бабушке – означало подвергать риску все деньги семьи и терять билет. Повторно потребовалось бы оформлять все документы, а в девяностых это было нелегкой процедурой. В итоге Женька выгреб все «расходные» рубли, пропихнул бабушку сквозь таможню и пообещал, что не пропадет и даже окончит школу.
Надо было знать эту шальную семью.
Бабушка улетела. А Женька приехал туда, где ему всегда было хорошо, – в Васильевское, на картофельный участок, принадлежащий моей бабушке; там был сарайчик без печки, просто покосившийся щитовой домик. Там Женька и отметил свое шестнадцатилетие в гордом одиночестве; я, Ларри, Танька были уверены, что наш старший друг успешно покинул страну, и оплакали потерю. И каково же было мое изумление, когда я обнаружила Чеда, пекущего картошку, в драной телогрейке… Я тогда по просьбе бабушки приехала из Тучкова на участок за картошкой – на велике, с рюкзачком за спиной…
Беседа не была долгой.
В моем распоряжении имелась комната площадью шесть с половиной квадратных метров. В подобной каморке жила бабушка Шура, а в самой большой комнате – мама с братом.
Я взяла Женьку за руку и привела домой. Потому как серьезные холода были не за горами.
Последовавшие разговоры опущу. Женьке было едва шестнадцать, мне – тринадцать.
Но бабушка Шура, которая всегда любила Чеда и очень ценила наше дачное братство, нажала на маму… и Женька остался.
Это был самый отремонтированный и хозяйственно-исправный период в нашей семье. Женька мгновенно нашел подработку, перевелся из московской школы в тучковскую и действительно окончил ее. Он развозил прессу и молоко, мыл машины и разгружал составы, отрабатывая свое пропитание и проживание; привел в порядок весь наш дом, сколотил для себя спальное место над моей кроватью. Люди сплетничали то про ладного и рослого Женьку и меня, то про него и мою маму. На самом деле в это время мы общались меньше чем когда-либо: дачное детство для Женьки закончилось, началась реальность, и он понимал – теперь сам. Крепкий как железо, Чед ни разу не чихнул, только делался выше и плечистее; был примером и почти отцом моему вялому братишке, опорой и реальной помощью маме и бабушке Шуре.
Получив диплом, он обнял меня и бабу Шуру, поблагодарил маму, потрепал брата по макушке… и отправился в армию, так как отмазаться или увильнуть от службы ему не представлялось возможным. Каким-то образом оказалось, что служить его послали в Кубинку, и я навещала его там, а он приезжал к нам во все увольнительные.
И разумеется, после той истории мы и были друг другу все же ближе, чем Тане и Ларри.
…Я говорила, Чед прихлебывал кофе. Смотрел на меня. Эти глаза видели меня во всех видах и явно ничего нового усмотреть не могли. Однако Женька протирал во мне дырки, пытаясь обрести какой-то новый сакральный смысл.
Я договорила.
Рассказала все, что хотела. И все… что смогла.