Бегство от Франка - читать онлайн книгу. Автор: Хербьерг Вассму cтр.№ 37

— Тысячи. Не забывай, в Германии больше жителей, чем в Норвегии. И тут случается многое из того, что невозможно у нас, — наконец отозвалась она.

— Например? — спросила я, чуть не поблагодарив ее за то, что она мне ответила.

— Например, мы никогда не ездили на машине в Италию за два дня до сочельника.

Я могла бы спросить, не считает ли она, что это моя вина, но не спросила. Почему-то я ее понимала.

В восемь вечера из машины, стоящей на средней полосе, вышла женщина с ребенком на руках. Он громко кричал, брыкался и вырывался из рук. За нею шли еще двое детей. Мать постучала в окно впереди стоящей машины. Но сидящие в ней люди не захотели иметь с ней дела. Представители Красного Креста давно исчезли. Охваченная бессилием, она перекладывала ребенка с одной руки на другую. Потом посадила его себе на бедро, встряхнула и прижала к себе. Ребенок заплакал еще громче, он рвался на землю.

Какой-то мужчина вышел из машины, стоящей перед нами. Освободившись от рук матери, ребенок ползал на снегу и почти скрылся под соседней машиной. Громко бранясь, мать наклонилась к нему. Наконец она ухватила малыша, вытащила его за руку из-под машины и сильно встряхнула. Потом далеко не нежно поставила ребенка на ноги и, крепко держа одной рукой за воротник, другой стала бить его по голове. Когда Фрида открыла дверцу машины, удары стали слышны даже сквозь гул моторов. Мальчик упал на землю, но мать продолжала его бить. И все время что-то кричала, но слов я не могла разобрать.

Фрида и мужчина одновременно бросились к ним. Фрида решительным рывком оттащила ребенка от матери и прижала к себе. Он перестал плакать. Но дрожал уже без слез так сильно, что его дрожь передавалась Фриде.

Мужчина почти поднял мать на руки и держал ее, пока она не успокоилась. Он говорил ей что-то по-немецки. Наконец, она стала отвечать на его вопросы. У них не осталось ни горючего, ни еды. Младший капризничал…

Поговорив между собой, Фрида и мужчина решили, что его пустая машина лучше подходит для этой многодетной семьи. Они отвели туда мать, детей и перенесли их бесчисленные пластиковые пакеты. Фрида отдала им нашу еду и шоколад. Когда она снова села ко мне в «хонду», я оказалась отброшенной на много лет в прошлое:

Женщина идет, держась одной рукой за холодную ручку детской прогулочной коляски, а другой пытается схватить ребенка, который бежит рядом. Ребенок сердится, потому что она мешает ему шлепать по лужам. Женщина поднимает его и запихивает в коляску. В ее движениях нет нежности, только усталое бессилие. Может быть, она забыла застегнуть ремень, который должен удерживать ребенка на месте. Во всяком случае, он мгновенно снова выпрыгивает из коляски. Женщина бежит за ним, в это время из-за туч выглядывает солнце и касается лужи на асфальте. И тут происходит что-то непонятное. Ребенок лежит на земле, словно прячась за большим колесом грузовика. Словно ему надоели упреки матери. Шерстяная шапочка выглядит необычно. Женщина знает, что она белая. Но сейчас она красная. И плоская. И у дождевой воды на асфальте тоже необычный цвет. Даже красивый. Но необычный. Не настоящий. Шофер спрыгивает на асфальт. Он и женщина вдвоем под грузовиком. Нет, их там трое. Женщина хватает ребенка за руку и хочет вытащить его оттуда. Голая ручка мягкая и теплая. Она пахнет так, как пахла всегда. Какой-то потной силой и упрямством, которых всегда так много у маленьких живых детей. Запах шофера пробивается сквозь запах осени и свежего гниения. Запах самокруток и старого пота. И чего-то еще. Может быть, имеющего отношение к мотору. Громкое дыхание шофера похоже на свист ветра в старом вентиле. Большие руки с темными ладонями, словно он только что менял покрышку, дрожат мелкой дрожью.

— Я подам немного назад, и мы ее вытащим, — говорит он странно бесцветным голосом и залезает в кабинку. Дверцу он не закрывает. Она хлопает на весу. Женщина слышит ржавый, громкий голос. Чей? Свой или шофера? Мотор начинает работать. Шофер подает назад на несколько сантиметров. Колесо тащит за собой одежду ребенка и его самого — еще мгновение, и девочка свободна. Женщина смотрит на ее личико. Но его больше нет.

— Подумать только, нам удалось съехать с шоссе и найти в Мюнхберге гостиницу! — воскликнула я.

— Благодари «хонду». Она играючи едет по целине и легко находит проселочную дорогу, — хмыкает Фрида.

Мы ночевали в Мюнхберге и в Инсбруке, оставили за собой Бреннерский перевал и оказались уже на итальянской стороне горного массива. Солнце было похоже на белый неопознанный летающий объект, вокруг зеленели долины. Машины тормозили, хлопали дверцы и опускались окна, люди выходили из машин по той же причине, что и мы. Зайти в кафе и выпить кофе.

— Если бы я была итальянкой, меня бы всегда мучила тоска по дому! — сказала Фрида.

Мужчины всех возрастов выходили из машин и тут же принимались надраивать капоты, окна, никелированные части. Они открывали багажники и доставали оттуда бутылки и банки со средством для полировки и замшу. Включали на полную мощность приемники, терли и полировали. Не меньше десяти разных каналов поддержали итальянское рождественское настроение попмузыкой, известиями, псалмами и футболом.

Какой норвежец захватил бы с собой снадобья для чистки и полировки, чтобы в свободную минутку понянчиться со своей машиной? Тем временем женщины и дети, расположившись возле дорожных ограждений, наслаждались шумным общением, смело конкурирующим с автомобильными стереоприемниками.

— Смотри-ка, они моют машины! — восхищенно воскликнула я.

— Это Италия, здесь женщины готовятся к Рождеству и пестуют младенца Христа. А мужчины начищают машины, — ответила Фрида и стала насвистывать.

Ее свист был способен вывести меня из себя. Не мелодия, а вопль немузыкальной души. И часто это оказывалось немузыкальной потребностью обратить на себя внимание.

— Если человек любит слушать музыку, это еще не значит, что он способен ее исполнять, — сказала я.

Переменчивое настроение Фриды во время этой нелегкой поездки помогло мне понять, что я должна собраться с силами и установить между нами определенные границы. На сей раз она уступила. Но всегда существовала опасность, что она этого не сделает и тогда будет только хуже. Я отстегнула ремень, открыла дверцу и сняла джемпер. Температура была градусов на двадцать выше, чем когда мы в последний раз выходили из машины. Я стояла, заслонившись рукой от солнца.

Пожилая женщина вылезла из машины со складным стулом под мышкой. Минутку она постояла, щурясь на солнце, потом поставила стул и уселась лицом ко мне, косолапо поставив ноги и положив руки на колени. Серовато-бледное лицо покрывала сеть морщин. Она была явно не крестьянка, а из тех женщин, которые имели возможность избегать солнца. Волнистые, черные с сединой волосы были собраны в пучок на затылке. Порывы ветра забирались под черную шаль и шевелили ее. Иногда казалось, что шаль вот-вот улетит. Но женщина не обращала на это внимания. Ее черные глаза смотрели на меня.

Я наблюдала за ней. И когда она кивнула, я подошла поближе. Она протянула мне руку и что-то сказала по-итальянски. Я ничего не поняла. Прежде чем что-либо сообразить, я схватила ее руку. Сухую и гладкую, как шелковистая бумага, и обладавшую странной прохладной силой. Из женщины монотонно лились слова, точно она читала псалом. Голос был тихий, но властный. Я безуспешно пыталась улыбнуться. Вместо этого я обеими руками держала ее руку. Она молча кивнула. Ветер несколько раз приподнимал и опускал шаль женщины, а я все держала ее руку.