Итак, участь Джанны была решена. На миг Просперо оцепенел, как от сильного удара, но потом заставил себя ответить:
– Да, он пожалеет, но ты пожалеешь больше, если лишишься своего флота.
Удар попал в цель. Физиономия Драгута выражала полную растерянность. Просперо показалось, что корсар готов расплакаться.
– Разве я не сказал, что это будет тяжкой утратой для меня? – вскричал он, но тут же взял себя в руки и уже спокойнее добавил: – Но я утешаю себя тем, что это воля Аллаха.
Проявив неслыханную дерзость, Просперо с презрением в голосе сказал взбешенному корсару:
– И ты называешь это выходом? Даже победив тебя, Дориа не добился бы большего. Твой флот потоплен. Ты сам и твои люди, будто шайка беглых преступников, надолго отлучены от моря и загнаны в пустыню! Нет, Драгут, на твоем месте я бы вышел в море и принял бой. Даже поражение не покроет тебя таким позором, как побег.
– Это совет или просто насмешка? Если совет, то я уже устал от них. Если насмешка, то чаша моего терпения переполнена. Остерегись!
С этими словами он покинул Просперо, сбежал по коротким сходням в шлюпку и приказал грести к берегу.
Ступив на сушу, Драгут тотчас поскакал в Хум-эс‑Сум. Он увидел, что несколько императорских галер движутся, будто производя разведку, и приказал выпалить по ним из всех пушек. Эта мальчишеская выходка помогла ему разве что отвести душу. До галер было больше мили, и Драгут прекрасно понимал, что ядра не достанут их.
Казалось, весь остров содрогнулся от этой ужасной канонады. В раскаленное небо с криками взмыли стаи морских птиц: на берегу собралась толпа любопытных берберов. Благодаря пальбе Дориа смог оценить прочность обороны Драгута и составить представление о числе и мощи пушек, которые будут противостоять ему, если он попытается прорваться в бухту.
Но у адмирала не было такого намерения. Он поступил именно так, как предсказывал Просперо. Одна из самых ходких его трирем уже устремилась на север, к Неаполю. Когда прибудет подкрепление, адмирал высадит десант на Джербу, если, конечно, Драгут не высунет нос из лагуны. Желая восстановить свой подорванный авторитет, Дориа рискнул предвосхитить события и отправил императору рапорт о блокаде Драгут-рейса, сообщив, что его флот можно считать разгромленным. С явным намерением превознести свои заслуги он приложил к рапорту и отчет о налете на Мехедию, составленный в самых цветистых и торжественных выражениях.
Смеясь над палящим из пушек Драгутом так же, как он смеялся бы над кривляющимся мальчишкой, Дориа тем не менее отдал на галеры приказ держаться на безопасном расстоянии от берега.
Глава XXVI
Замысел
– Ля‑илла иль‑Аллах!
[29]
– запел муэдзин на заре, стоя на корме галеаса Драгута, и клич его эхом прокатился над водой в неподвижном воздухе. Заунывный призыв разбудил правоверных на всех галерах и заставил их распластаться ничком на палубах головой к Мекке. Крик растревожил морских птиц, и они взмыли в безбрежное небо. Он разбудил и Просперо, лежавшего в цепях на мостике посреди судна.
Если вчера Драгут поверг его в парализующий ужас, то сегодня Просперо чувствовал ярость человека, борющегося за свою жизнь. Теперь даже время не имело значения: Джанна перешла в руки Драгута и слабые надежды на ее спасение развеялись. Похоть и мстительность могли в любую минуту заставить корсара позабыть даже о той убогой галантности, которой он щеголял перед европейцами.
В течение примерно часа после того, как Драгут оставил его, Просперо отчаянно ломал голову, пытаясь найти выход из создавшегося положения, вызывавшего у него чуть ли не физическое отвращение. Он то садился на диван и обхватывал голову руками, то метался по каюте, как накануне делал Драгут. В бессмысленном отчаянии подстегивал он свое поэтическое воображение. И вдруг его осенила такая невероятная и безумная идея, что он наверняка отбросил бы ее, если бы не был в таком безнадежном положении.
Чтобы не выдать себя и не провалить дело, Просперо спешно покинул кают-компанию и, нарушив приказ не уходить с галеры, отправился на длинной лодке к берегу. Сказав в лагере, что Драгут послал его за лошадью, Просперо после короткого препирательства получил коня. Генуэзец был одет в темно-вишневый костюм и серые сапоги из мягкой кожи со шнуровкой сбоку и ботфортами. Шляпы не было, и, чтобы защититься от палящего солнца, Просперо обмотал голову белым платком. Затем он вскочил в седло и помчался вдоль берега на юг.
Вернувшись спустя несколько часов, он застал Драгута в страшном гневе. Не слушая объяснений, корсар тотчас велел заковать Просперо в железо. Генуэзец смирился: упрашивать все равно было бессмысленно. Лежа в темноте на палубе, он предавался размышлениям. Затея эта не выходила у него из головы. За ночь Драгут поостынет и наверняка не оставит без внимания записку, которую ему принесут. С этой мыслью Просперо уснул и был разбужен криками муэдзина. Он лежал, прислушиваясь к журчанию волн в зарослях тамариска и шелесту прибоя на серебристой отмели.
Потом послышались другие, более громкие звуки. После утренней молитвы эскадра ожила, началась суета, явно говорившая о приготовлениях к отплытию.
На судне Драгута царила мрачная атмосфера. Вне всякого сомнения, экипажи других галер тоже были подавлены. Пораженчество и бегство были не по нутру мусульманам, равно как и пеший поход на три сотни лиг: ведь ослы и лошади, которых можно взять в Бу-Граре, достанутся офицерам или пойдут под вьюками с поклажей, которую удастся захватить с собой.
Разъяренный Драгут время от времени появлялся на корме, выкрикивая нелепые приказания. Потом к борту подошла шлюпка, в которой Просперо увидел огромную тушу Синана. Отдуваясь и повизгивая, евнух поднялся на палубу и стал проталкиваться сквозь толпу. Он остановился, когда навстречу ему вышел сумрачный Драгут.
– Что привело тебя, Синан? Я не посылал за тобой. Возвращайся на свою галеру и будь готов поднять якорь. И сейчас же пришли мне сюда женщину, как тебе уже было приказано. Немедленно. Ты меня слышишь?
– Я тебя слышу, Драгут, – яростно заверещал евнух. – Я слышу тебя. Но я не хочу, чтобы меня оскорбляли. Она – моя доля добычи, и, клянусь бородой Пророка, я не хочу быть ограбленным.
Так началась перебранка между предводителем корсаров и его подчиненным, которая велась на средиземноморском жаргоне. Но Просперо все понимал, потому что отлично видел их со своего места на палубе. И он был не единственным человеком на галеасе, который прислушивался к ссоре. Но вскоре на судне воцарилась тишина: спор был недолгим.
По мнению Драгута, после всего случившегося Синану вряд ли удастся осуществить свои намерения в отношении женщины, а посему она больше не принадлежит ему. Самому Синану она не нужна, а что касается Сулеймана, то один Аллах знает, когда они прибудут в Стамбул. Вопрос оставался открытым. Синан, пылая гневом, не находил веских доводов. Он продолжал кричать, пока Драгут, совершенно потеряв терпение, не пригрозил сбросить его в море и не отправил шлюпку на галеру Синана, чтобы привезти Джанну.