Просперо посмотрел туда, куда указывал его товарищ, и увидел сквозь пелену дождя дюжину мужчин, которые быстро приближались к фелюге по набережной.
– Эй, стойте! – резко скомандовал он. – Разве мы побежим от этих собак?
– А что, прикажете остаться, чтобы они сожрали нас? Слава богу, я уже кое-что знаю об их нравах, и к тому же их слишком много, как бывает всегда, если предводителем у них Ламба. – Он отшвырнул весло, схватил топор и полез через каюту на корму, чтобы обрубить канат. – Иногда надо драться, но иногда полезно и бежать. И я знаю, когда чем заниматься!
Фелюга уже свободно раскачивалась на волнах, когда Ламба со своими людьми подбежал к ней. На мгновение показалось, что он готов прыгнуть, но растущий просвет между причалом и бортом испугал его. Стоя на пристани, он посылал Просперо угрозы и проклятия.
– Не думай убежать от меня, собачья твоя душа, Адорно! Я найду тебя, даже если придется спуститься в ад!
Потом он вместе с подручными полез на рыбацкую шхуну и стал рубить швартовы, явно намереваясь пуститься в погоню.
– Подожди, подожди! Прекрати паниковать, Феруччо! – кричал Просперо. – Постой! Черт тебя побери! У нас на борту женщина, которая должна сойти на берег.
– Женщина? О черт! – Но моряк смутился лишь на мгновение. – Перво-наперво надо стряхнуть этих ищеек с пяток. Потом мы пристанем к берегу у Портофино или где вам будет угодно. Прочь с дороги! – взревел он.
Просперо рассвирепел.
– Постой, я говорю!
Он уже выходил из каюты, когда рука Джанны легла ему на плечо.
– Пускай, Просперо. Пускай. Твой моряк прав. Смотри! – Она заставила его повернуться и взглянуть за корму. – Лодка Ламбы преследует нас. Даже сейчас мы можем не успеть оторваться от них.
– Бегство не входило в мои планы, – с жаром возразил Просперо.
– Тогда я благодарю Бога за то, что твой матрос проявил больше мудрости.
Поднятый парус наполнился свежим бризом с берега, и фелюга заскользила по журчащей воде к выходу из гавани. На рыбацкой шхуне все еще возились с оснасткой, но было ясно, что под парусом она не сможет тягаться с фелюгой.
Просперо смирил свой гнев и покорился судьбе. Усмехнувшись, он вновь увел Джанну в каюту, потому что дождь все усиливался.
– Мне плевать, если какой-нибудь головорез станет хвалиться, что я убежал от него. Черт! Дело сделано. А все вы с Феруччо. Теперь остается лишь высадить вас в Сан-Пьер-д’Арене и придумать, как доставить вас обратно в Фассуоло.
Однако судьба распорядилась по-другому. Как только они поравнялись со старым молом, внезапно разразилась всесокрушающая буря. При первом порыве неожиданно задувшего мистраля фелюга накренилась и чуть не опрокинулась. Только проворство Феруччо спасло их: он наотмашь рубанул фал. Парус рухнул вниз и, влекомый ветром, полетел на нос. Он хлопал и полоскался; судно сотрясалось всем корпусом. Наконец матросы закрепили его на нок-рее. Больше ничего нельзя было сделать, и судно с голой мачтой оказалось во власти урагана в открытом море, где никто не осмелился преследовать его.
Фелюга была судном широким и остойчивым, и, пока шла на веслах против ветра, бури можно было не бояться. Однако Просперо мало думал о том, чем кончится плавание. Он жалел лишь, что не остался и не вступил в бой с Ламбой, несмотря на численное превосходство последнего.
Глава XXIII
Пленение
В крепость Мехедия, которую Драгут-рейс превратил в свой оплот, пришла весть о небывалой экспедиции, плывущей из Барселоны, чтобы захватить «пирата Драгута, корсара, ненавистного Богу и людям».
Драгут усмехнулся в бороду. Он вспомнил, как громогласно бахвалились христиане перед шершелской авантюрой, завершившейся для них столь плачевно. На этот раз знаменитый адмирал приведет большие силы, но это лишь повлечет за собой более серьезные потери. Уж такую участь уготовил ему великий Аллах.
У Драгута был солидный счет к Дориа. Спина его была (и теперь уже навсегда) исполосована рубцами, оставленными бичами надсмотрщиков в те дни, когда он надрывался за веслом на галере Дориа. Приковать семидесятилетнего старца к скамейке гребцов означало попросту убить его; но у синьора Андреа было несколько зловредных племянников, которые займут его место на галерах, какой бы ни предлагали за них выкуп. Драгут рассмеялся и стал разрабатывать стратегию, с помощью которой он, волею Аллаха, одолеет этих неверных. Он поплыл в Алжир, чтобы заручиться поддержкой старого Хайр-эд‑Дина, но столкнулся с непредвиденными осложнениями. Хайр-эд‑Дин собирался отплыть в Стамбул по приказу великого Сулеймана.
Сулейман восхищался доблестью старого корсара не меньше, чем презирал своих никуда не годных адмиралов. Поэтому, планируя широкомасштабные морские действия, он возлагал верховное командование флотом на алжирского пашу. Следуя воле всевышнего Аллаха, Хайр-эд‑Дин должен был прибыть со своим флотом к Золотому Рогу. Поэтому он не мог дать Драгуту столь необходимые подкрепления. Анатолиец должен сам выходить из положения. Барбаросса не сомневался, что ему это удастся. Цель придаст ему мужества. А при разумном сочетании напористости и осторожности надежды Андреа Дориа наверняка вновь окажутся повергнутыми в прах.
Бессмысленно оспаривать приказы верховного правителя. Поэтому, покорный воле Аллаха (насколько позволяло ему больное сердце), Драгут наблюдал, как величавый флот Хайр-эд‑Дина Барбароссы отплывает из Алжира. Город был так укреплен, что любой неприятель, осмелившийся бросить якорь в его бухте, был обречен на гибель. Поэтому Драгут испытал искушение остаться пока здесь и бросить из этой неприступной крепости свой глумливый вызов могущественному императору. Он бы так и поступил, не приди из Мехедии новые вести. Не сумев отыскать там Драгута, Дориа предал город огню и мечу.
Удар был страшен и поразил Драгута в самое сердце. Подобно Барбароссе, он мнил себя правителем. Кроме того, он лелеял мечту о собственном независимом королевстве и считал Мехедию самым подходящим местом для воплощения своего замысла. Теперь же, по крайней мере на время, его мечта развеялась вместе с дымом пожарища, уничтожившего город.
В ярости он позабыл о прощальном напутствии Хайр-эд‑Дина, призывавшего его к осторожности, и вышел в море со всей своей эскадрой – тремя галеонами, двенадцатью галерами и пятью бригантинами. Он не был наивным человеком и понимал, что его сил недостаточно для борьбы с могучим флотом Дориа. Но по крайней мере он мог утолить жажду мести и воздать за разорение Мехедии, грабеж которой был сродни опустошению курятника.
Так что, пока Андреа Дориа рыскал вдоль африканского побережья, разыскивая Драгута, тот совершил неожиданный набег на юго-западное побережье Сицилии. Начав с Агридженто, он двинулся далеко на север, в Марсалу, оставляя за собой руины и пепелища. К концу недели он снова удалился от берега, разграбив шесть городов и захватив три тысячи невольников, мужчин и женщин. Первым был уготован каторжный труд, вторым – прозябание в мусульманских гаремах. Он покажет генуэзским собакам, как называть его «пиратом и корсаром, ненавистным Господу и людям». Покажет – в этом он поклялся бородой Пророка.