Через мгновение выяснилось, что на самом деле плачет молодая женщина, которую Липински крепко держал за плечи. Я резко повернул голову в их направлении, желая прекратить эту истерику, но, увидев белое, как мел, лицо женщины, осёкся. Луна бросала свой холодный свет на её лик, делая его мертвецки бледным. Я вдруг подумал, как она похожа сейчас на Лунную богиню, которая является ипостасью таврской богини Девы. Возможно, все женщины, которые проходили данный обряд отсечения косы, выглядели также…
Зигмунд увёл свою спутницу куда-то в кусты. Позже я вообще перестал их слышать, подумав, что эта парочка, сыграв предназначенную им роль, ушла. Так, наверное, и случилось. Повторяюсь, в те мгновения жизни я всё видел, как пьяный: отдельные фрагменты сменяли друг друга, и ещё не факт, что все происходило в логической последовательности.
Я лишь помню, как отдал Курту топор. Но что дальше стало с Куртом – не имею ни малейшего представления. Очевидно, он ушёл. Я же ещё долго смотрел на косу. Она представлялась мне то рекой Амазонкой, то желобом, по которому течёт расплавленный металл, то убитой змеёй. Не знаю, где здесь правда, может быть её надо искать где-то в ином месте.
Но что я увидел отчётливо: тонкая сияющая нить напряглась, как струна. Она соединила воедино святилище с золотым кольцом в истоках Амазонки, рулетку в краковском замке (дублёр офицерского казино в Коккозах) и золотой алтарь в Биюк-Узенбаше, где сейчас находился я. И по этой цепи пошёл ток. Он стал циркулировать с такой стремительной быстротой, что уследить за этим движением было сверх моих сил.
Что было дальше, я не помню. Очевидно, на какое-то время я лишился сознания. Ибо очнулся лишь на дороге, ведущей к дому, где меня приютила татарская семья. Кажется, кто-то поддерживал меня под локоть, чтобы я не свалился в овраг. Возможно, это был Курт, но я его не запомнил.
Следующее, что я помню – ясный день первого мая. У меня был сильный жар, и Али, хозяин дома, принёс мне какой-то отвар. Я жадно его выпил, но моё положение лучше не стало. Отчего я заболел – непонятно. Не исключено, что на меня какое-то негативное воздействие оказал сам ритуал. Возможно, мне следовало сразу же выйти из круга после отсечения косы, но я этого не сделал. В трактате, касающемся брата Антонио, о подобном воздействии ничего не было сказано. Впрочем, мы значительно усовершенствовали ритуал, введя в него ряд новшеств…
Пролежал я две недели. И лишь к середине мая вновь встал на ноги. К тому времени ни Курта, ни Зигмунда в Биюк-Узенбаше уже не было. Каждый из нас следовал своей легенде, в которой наши судьбы больше не должны были пересечься. К сожалению, я даже поблагодарить своих коллег за отличную работу не успел. Пусть простят.
Болезнь, выбившая меня из колеи, спутала все мои карты. Ведь я уже второго мая должен был уйти из Биюк-Узенбаша (якобы домой в Карасу-базар). Но на самом деле в условленном месте меня ожидали люди с надёжными документами, позволяющими не только находиться на территории СССР, но и в дальнейшем переправиться в Западную Европу.
Понятно, что две недели никто ждать меня не станет. И тем не менее я не желал сдаваться и решил идти в искомое место. Мне потребовались ещё пара-тройка дней, чтобы окрепнуть и набраться сил. К тому времени до нас дошли слухи, что Красная армия уже освободила Севастополь. Конечно, я знал, что так случится, но для себя отметил: как неправдоподобно быстро они это сделали…
А затем случилось следующее: кто-то разбудил меня ночью и буквально выволок во двор. Там стояли русские солдаты с автоматами. Они дали мне пятнадцать минут на сборы. Конечно, я понял, что меня предали. Возможно, взяли Курта либо Зигмунда, и они признались, где искать меня…
Я взял с собой котомку, с которой пришёл в Биюк-Узенбаш. Там лежала статуэтка слоника и бумажный пакет с женской косой, а также кое-какие тряпки. Это всё, что осталось от моей прежней жизни. Так сказать, память, которая была интересна лишь мне одному. Что лишает кого-либо малейшего интереса к этим, на первый взгляд, не имеющим практического смысла предметам, но способно согреть моё сердце в годину тяжких испытаний.
К моему удивлению, арестовали не только семью, приютившую меня, но и наших соседей. Нас всех погнали к центру села, где уже поджидали грузовики. Одних людей куда-то отвозили, других выстраивали в колонны и гнали по дороге в неизвестном для меня направлении. Лишь тогда я осознал, что это вовсе не мой личный арест, а нечто иное. Забегая вперёд, скажу, что в эту ночь началась депортация крымско-татарского населения из Крыма. Она никакого отношения к операции «Генуэзец» не имела. И я лишь по глупой случайности оказался в среде местного населения. Так в один день, 18 мая 1944 года, моя судьба круто переменилась…
Нас погрузили в теплушки, и мы долго ехали на восток. Многие из нас думали – в Сибирь. Но на самом деле нас выгрузили на каком-то полустанке в Средней Азии. Позже я вместе с мужчинами среднего и старшего возраста оказался в Восточном Казахстане. Как далеко это от Европы! И как теперь тяжело выбраться отсюда, тем более если имеешь на руках документы человека с печатью «врага народа». Впрочем, таким я и был на самом деле. Просто об этом никто не знал.
Сколько раз потом я вспоминал тот злосчастный свиток из Ватикана! Как точно в нём была прописана судьба человека по имени брат Антонио. Он ведь тоже провёл ритуал с отсечением косы у одной из русских княгинь. Одним махом лишил будущего Русь и умудрился при этом обвести вокруг пальца самого хана Мамая. Но по глупой случайности его титанические заслуги не были оценены, и он был принят за шарлатана. Насколько можно судить, этот генуэзец провёл остаток жизни в безвестности и нищете.
Как ни печально это сознавать, но я пошёл по его пути до конца. После отсечения косы, моя судьба неожиданно изменилась, и я навеки застрял в далёкой и бесконечно для меня чужой казахской пустыне. И ничего изменить теперь нельзя.
Глава XIII
Как разбудить Русу
1
Спустя сорок лет в крошечном посёлке Актогай умер одинокий татарин. Друзей или родственников у него не было. И хоронить старика пришлось соседям. Наибольшее участие в судьбе, точнее, в последних днях его жизни и последовавшим следом погребении, приняла семья русских людей – Лидия и Николай. Они когда-то тоже не по своей воле оказались в этом забытом богом уголке мира. Когда Николай вышел на свободу, ему было предложено остаться в этих краях навсегда. Он согласился, став работать водителем в расположенной рядом геологической партии. Его жена Лида пошла работать продавцом в книжный магазин. Такова была прихоть советской власти – открыть в посёлке, где жили уйгуры (беженцы из Китая), казахи-пастухи (плохо владевшие русским языком) и бывшие заключённые, книжный магазин.
Покупатели сюда заходили нечасто и, конечно, каждого из них Лида хорошо знала. Как правило, это были жители военного городка, который расположился рядом с Актогаем. Однажды к ней зашла молодая женщина по имени Татьяна. Её мужа перевели в эту часть, и она поехала следом за ним. Жизнь в городке была скучной и однообразной. Всё мужское «население» – на службе. В военном городке жили офицеры танкового полка и десантной бригады. А их жёны откровенно скучали, ибо работы здесь не было никакой, а за пределами городка – сплошная пустыня, поросшая верблюжьей колючкой.