На одном из поворотов «Нива» остановилась, и дальше весь остаток пути мы шли пешком. Я был рад этому обстоятельству, ибо после «высокогорного ралли» очень хотелось размять ноги.
А вот и чаир! Впрочем, если бы не Николай, я мог бы пройти дальше, не обратив на деревья никакого внимания. Яблони ещё не распустились, лишь кое-где проклюнулся цвет, поэтому издали мой неопытный взгляд отличить их от поросли дуба просто не смог бы.
Николай сказал, что это один из самых высокогорных яблоневых садов Крыма. Очевидно, высаживали его для пастухов, которые пасли здесь овец, или для путников, идущих из Южного берега через яйлу во внутренние районы Крыма. Очевидно, яблоки, и не только они, имели разные сроки созревания, так что пользоваться плодами высокогорного чаира можно было долго.
– И вообще, – сказал мой новый собеседник, – то, что выращено в чаире, лучше того, что произрастает у тебя под боком.
– Почему? – удивился я. – Чем плохи домашние яблоки или груши?
– Они не плохи…
Николай отрицательно мотнул головой и ударил носком ботинка по ближайшему выступу скалы.
– Здесь, на яйле, мало условий для произрастания сада. Деревья растут плохо, не выносят они ни сильных ветров, ни серьёзных перепадов температур. Но те, которые выдерживают, необыкновенно закалены. И плоды их тоже закалены. Выходит, что и человек, вкушающий их, потребляет яблоки более высокого, «закалённого» качества. Они и хранятся дольше, и процент микроэлементов, которые нужны людям, выше.
Собственно, это же относится и к чаирам, разбитым в более благоприятных климатических условиях. Соседство леса и суровость природы вырабатывают во фруктовых деревьях и их плодах стойкость и выносливость. Считается, что эти качества переходят и к людям, потребляющим дары чаиров. И дух чаира – дух выносливости, крепости и силы становится основой стойкости людей, которые пользуются плодами садов в лесах Крыма.
– Это уже не агрономия, – сказал я, – это целая философская концепция жизни.
Николай усмехнулся.
– Так и есть. Чем больше я изучаю чаиры, тем больше убеждаюсь в правоте только что мною сказанного. Собственно, почему изучаю, я и плодами чаиров – пользуюсь. Они дают обильный урожай. На своей «Ниве» я объездил сотни чаиров, и у меня дома в кладовке всегда есть что-то, собранное здесь. Вот и здоров, вот и чувствую себя всегда бодро…
– Ага, – прервал его монолог Стас, – ты ещё не забудь напомнить, что не куришь.
Николай повёл плечами.
– Я действительно не курю…
Мы стояли на ветру, и некоторые его кинжальные порывы пронизывали нас до кости, так что долго любоваться высокогорным чаиром, тем более с ещё нераспустившимися цветками, не пришлось. Мы двинулись в обратный путь по яйле. А я вдруг почувствовал какую-то внутреннюю связь между яйлой и чаиром. Но в чём она могла выражаться? Чаир – творение рук человека. Продукт его труда, произведённый на благо человека. А яйла – это почти безжизненное плато, по которому гуляют злые ветры. Пастбищем оно является не долго, вскоре трава, зажатая выступающими повсеместно скалами, истощается и выгорает, являя всяк идущему «унылое очарованье» высокогорья.
Мы благополучно добрались до «Нивы» и двинулись в обратный путь. Уже на одном из серпантинов я спросил у Николая, не кажется ли ему, что такие разные понятия, как чаир и яйла, чем-то роднятся, притягиваются друг к другу.
Он сказал:
– Названиями…
– Названиями – это как? Чаир – переводится с татарского как «сад в лесу». Это я уже знаю. А яйла, насколько мне помнится, это высокогорное пастбище. Чем они могут притягиваться?
– Очевидно, – предположил Николай, – существует более тонкий слой понимания, который тебе не открыт.
– Или более древний, – сказал Стас, – вот ты его интуитивно и почувствовал.
Стас развернул газету и разложил на ней бутерброды. Один протянул мне: «На, подкрепись». Я с удовольствием согласился. А затем спросил у Николая, куда мы сейчас едем. Он ответил, что хочет показать ещё один чаир, расположенный на довольно крутом склоне. Я не возражал – ещё так еще…
Тут же уточнил, бывал ли он когда-либо в сливовом саду близ Резервного, который тоже называют чаиром. Николай отрицательно мотнул головой и сказал, что даже не слышал о нём.
– Выходит, не все ещё чаиры исследованы тобой, – резюмировал я.
– Так никто и не спорит…
Николай следил за дорогой, которая яростным серпантином уходила всё ниже и ниже, а я со Стасом уминал бутерброды. Закончив трапезу, мой товарищ стал рассказывать о своих последних краеведческих находках. Я слушал его вполуха, время от времени кивая утвердительно головой. Мысли мои сейчас были далеко. Мне очень хотелось нащупать связь, которая соединяла два такие разные понятия: чаир и яйла. Скорее, это два противоположных полюса, и сблизить их никак нельзя. Тем не менее что-то их роднило. Но сколько бы я ни размышлял, ничего путного придумать не мог.
8
– Приехали! – сказал Николай и загнал «Ниву» на крошечный пятачок между деревьями.
Пройдя пешком около сотни метров, мы оказались в цветущем саду. Здесь чувствовалось присутствие какого-то порядка. Я не сразу понял, в чём тут дело, но, взглянув на деревья под определённым углом, увидел, что они располагаются на одной линии. Точнее, по дуге. Чуть выше по склону просматривалась ещё одна такая же цветущая дуга. Кажется, была и третья, но рассмотреть её было сложно – мешали деревья и рельеф местности.
Николай стал водить меня по ярусам, рассказывая о тех или иных деревьях. На некоторые он обратил особое внимание. Оказалось, десять лет назад он самолично подновил этот сад, высадив около десятка молодых саженцев. В основном это была яблоня «розмарин», сорт, который считается в Крыму одним из древнейших и наиболее хорошо приспособленным к горным условиям, а также «синап». Кроме того, он посадил айву грушевидную, которая уже два года даёт хороший урожай.
– Выходит, это сад уже немного твой?
– Мой или не мой – какая разница. Но я продлил его жизнь лет на сто. Это уже хорошо. Когда-нибудь другой любитель чаира заменит старые деревья на новые саженцы, чем ещё больше удлинит срок жизни этого горного сада.
Я утвердительно кивнул головой, вспомнив при этом свой вчерашний разговор с Аней, которая приравняла разведение чаиров не к агрономии, а к мировоззрению, особому состоянию души человека в гармонии с природой. Николай, в принципе, говорил сейчас о том же. Собственно, лучше слов «говорили» молодые яблони, выросшие здесь за последние годы. К сожалению, таких людей, как Николай, сейчас в природе почти не встречается. Это вымирающий тип, абсолютно не резонирующий с современными взглядами на жизнь, с её сумасшедшей гонкой за материальными благами, изящно упрятанной в глянцевую гламурную обёртку. Выживет ли в будущем вид людей, к которым принадлежит Николай, я не знаю. Как и то, сохранятся ли в новой жизни чаиры или одичают и растворятся в лесах, став немым укором человеческой недальновидности и духовной пустоты.