Альпийская крепость - читать онлайн книгу. Автор: Богдан Сушинский cтр.№ 96

— А вы, очевидно, в недалеком прошлом — аптекарь одной из мюнхенских аптек?

Дежурный не мог слышать их разговора, тем не менее вопрос не только не застал его врасплох, но и не вызвал никакого удивления.

— Еще никому не удавалось точно назвать мою профессию. Но аптекарем меня тоже назвали впервые, мне этот случай запомнится.

— Барон всего лишь неудачно пошутил, — недовольно обронил Шауб.

— Нет, он не шутил, — уверенно парировал дежурный. — Он интересуется судьбами людей, поэтому в самом деле не раз угадывал их профессии, каким-то особым чутьем угадывал наклонности и замыслы, особенно сатанинские. Только на сей раз у него случилась осечка.

— И этот — в психологи! — проворчал обергруппенфюрер, ни к кому конкретно не обращаясь.

Вилли понятия не имел, как следует выйти из той дурацкой ситуации, в которую загнал себя, прежде всего в глазах личного адъютанта фюрера. Единственное, что ему оставалось, так это слегка подпудрить свою шутку.

— Жаль, у вас просматривается нечто такое… сугубо аптекарское.

— Нет, господин барон, — все с тем же спокойствием заверил его гауптшарфюрер, — в течение многих лет, и вплоть до прошлой недели, я оставался палачом местной тюрьмы. При этом не скрою, что те, кому положено, считали меня лучшим палачом Германии.

Шауб и Вилли медленно повернули головы, чтобы с ужасом уставиться друг на друга, а затем вновь перевели остекленевшие взгляды на гауптшарфюрера, лицо которого оставалось невозмутимым, словно речь шла о профессии продавца сладостей на местном рынке.

— Палачом?! — вполголоса, предельно вежливо и почти дуэтом переспросили они.

— А что вас так удивляет? Раз уж существует суд, должен быть и палач.

— Никто и не возражает. Вполне благородная профессия, — с суеверной дрожью в голосе признал Штубер.

Во время диверсионных рейдов в России ему и самому не раз приходилось выступать в роли палача, или же наделять его полномочиями своих подчиненных. Однако в понятие «тюремный палач» Вилли всегда вкладывал нечто другое, далекое от «убийства по неотвратимой необходимости» в ходе боевых действий.

— Вполне, — глухим, утробным каким-то голосом подтвердил обергруппенфюрер СС.

— И что, теперь вы не у дел? — осклабился Штубер. — Всех, кого можно было перевешать, вы уже?.

— Поскольку на меня было совершено покушение, после госпиталя меня временно перевели сюда. Надеюсь, однако, что вскоре вернусь к своим основным обязанностям в тюрьме, ранение-то выдалось легким. К тому же я был назначен целленлейтером [100] тюрьмы, — попытался выровнять и даже слегка выпятить основательно запавшую грудь гауптшарфюрер.

Барон взглянул на побледневшее лицо личного адъютанта фюрера, прекрасно понимавшего, почему он поинтересовался у палача, не аптекарь ли он, а затем, запрокинув голову, чтобы видеть только небо, чуть было не расхохотался.

Он, конечно, понял свою ошибку: человек, за множество лет лишивший жизни сотни обреченных, не мог не быть психологом. Сама профессия заставляла его познавать психологию обреченных, психологию казней и… палачей.

«А что, — рассудительно подумал барон, — возможно, один из разделов моей “Психологии войны” так и должен называться: “Психология обреченности”. Причем речь может идти не только об обреченности отдельных приговоренных, но и целых армий, целых наций, к разряду которых относится теперь и германская».

— Вас требуют из Берлина, господин фон Штубер, — тотчас же вернул его на землю сухой, словно лист жести на ветру, дребезжащий голос палача. — На проводе — обергруппенфюрер СС Каль-тенбруннер. Это начальник Главного управления имперской безопасности, — доверительно уточнил он. — Я специально уточнил.

— Обо мне Кальтенбруннер не упоминал? — неуверенно как-то поинтересовался Шауб.

— Только в том смысле, что барон должен был прибыть сюда вместе с вами, господин обергруппенфюрер.

— Значит, только в этом…смысле, — задумчиво, но с явным облегчением повторил Шауб. — Пока еще только в этом.

— По всей вероятности, о нашем появлении здесь Кальтен-бруннеру сообщили на аэродроме «Люфтальпен-1», куда поначалу обратился его адъютант, — попытался окончательно прояснить ситуацию барон.

Свадьбу они сыграли в том же ресторане «Империал», в котором София Жерницкая и граф Филипп де Ловер познакомились. София сотни раз фантазировала по поводу того, кем окажется ее жених и где они устроят свою свадьбу, но вряд ли какая-либо гадалка способна была предсказать ей, что мужем станет представитель древнего франко-швейцарского аристократического рода, а свадьбу они сыграют в одном из самых шикарных ресторанов Женевы, расположенном почти у кромки воды знаменитого Женевского озера.

Поскольку организацией торжества Ангел Бош занимался лично, на него были приглашены только те люди — чиновники, юристы, полицейские чины и офицеры швейцарской контрразведки, представители делового и творческого мира, — которые уже в ближайшие дни должны будут заниматься гражданством Софи, проверкой чистоты ее биографии, организацией выставок и изданием книг.

Исключение составили трое русских, из бывших белогвардейских офицеров, которых помощники Боша из Триеста отыскали и доставили сюда исключительно для «поддержания русского антуража и сотворения русского духа». Судя по всему, двое из них оказались в белой армии в совсем юном возрасте и были выходцами в лучшем случае из купцов или зажиточных мещан, поскольку ни один мазок аристократического воспитания на них так и не лег. Эти «беляки» и на свадьбе вели себя соответственно: безудержно кричали: «Горько», при всяком удобном случае пытались облобызать невесту и, чем больше пьянели, тем все агрессивнее требовали гармошки, поскольку один из них считал себя «потомственным свадебным гармонистом».

Но что самое ужасное, — пьянея, они все воинственнее восхваляли победы… русских, которые «хотя и воюют под знаменами «Советов», тем не менее еще раз разнесли германскую армию, причем основательнее, нежели в Первую мировую и в Гражданскую». И поскольку эти «землячки» стали привлекать к себе слишком много внимания, София — накануне свадьбы Жерницки решила отказаться от имени «Софи», на франко-итальянский манер, и теперь уже принципиально именовала себя только «Софией Жерницкой» — подозвала к себе Ангела Боша и взмолилась: «Убери ты этих русских отсюда, Христом-Богом прошу, ради их же благоденствия — убери! Зачем дразнить швейцарских и германских контрразведчиков?»

Еще один, сугубо военный антураж создавали американские ночные бомбардировщики, «летающие крепости», которые с устрашающим ревом взлетали с французского аэродрома в соседней Верхней Савойе и звено за звеном уходили в сторону германских Альп. Где-то совсем рядом все еще шла война, самолеты пополняли свой боезапас и гибли в воздушных боях, а тысячи солдат, сидя в окопах или томясь на привалах, гадали, что готовит им день грядущий.