— Давно?
— Месяца два назад.
Маслов хотел еще о чем-то спросить, но Корсаков видел, что толку от Леси больше не будет. Оставалось узнать последнее.
— Насколько я помню, в статье не только упоминается Росохватский и его опыты, но и что-то говорится о восточных свитках, не так ли?
— Ну, да. Но в статье имелось всего несколько фраз, остальное я уж сама добавила.
— Где брала материалы?
Леся посмотрела с удивлением:
— Я же говорила, что мы все это разбирали, изучали. Я многое помню.
— Кстати, — вдруг сообразил Корсаков. — Ты ведь так и не назвала имени своего старичка.
— Правда? Звали его Зацепин. Савва Никифорович Зацепин.
На прощанье Маслов все-таки спросил, глядя в глаза Лесе:
— Ну, а по честности: ты бабки от немца получала?
— От немца — нет. Саша мне дал тысячу евро.
— И все?
— Ага.
Маслов скептически хмыкнул:
— Прогадала ты, подруга.
2. Санкт-Петербург. Пятница
Маслов свернул с шоссе и припарковался возле вычурного здания из красного кирпича.
— Пошли, прогуляемся, — предложил он. — Ты, вообще, в Петергофе бывал?
— Конечно, — почти обиделся Корсаков.
— А я тут жил, — похвастался Маслов. — До двенадцати лет, а потом мы переехали в Питер, в Купчино. Петродворец в ту пору тоже считался Питером, но все-таки не то… Пошли в нижний парк.
Парк поражал малолюдностью: не сезон, не выходной. Только небольшие кучки туристов бодро топали за экскурсоводом, прислушиваясь к его голосу и послушно поводя головами по сторонам.
Маслов шагал уверенно, и видно было, что эти аллеи давно и хорошо знакомы ему.
— Ты помнишь «Агонию» Элема Климова? — спросил он, внезапно повернувшись к Игорю.
— Это фильм про заговор против Распутина?
— Ну, да. Там есть эпизод, который снимали тут, возле Монплезира, помнишь?
— Нет, — признался Корсаков.
— Вокруг зима, на льду Финского залива девицы на коньках катаются. Государь цветы на берегу малюет, а рядом председатель Думы Родзянко уговаривает его прогнать Распутина, который-де его, императора Николая, компрометирует.
Они шли вдоль залива, и Корсаков удивлялся кружеву льда у кромки берега. Присыпанный снегом, волнистый край повторял очертания волн, которые принесли его сюда, к бывшему императорскому дворцу.
— Вообще, странные отношения в России связывают власть и человека, — продолжил Маслов уже на выходе из нижнего парка. — Вроде мы эту власть сами создаем и должны бы укреплять ее мощь, ожидая от нее защиты, но все время ею же и недовольны. А она, эта власть, будто бы избранная и нам служащая, делает все, чтобы нас же и ослабить. Для чего? Чтобы проще было управлять? Чтобы мы не трепыхались и не мешали ей жить по своим законам?
— Ты чего разошелся? — улыбнулся Корсаков. — Власть, как и жена, иногда вызывают раздражение. Это неизбежно. Что касается «проще управлять», то как ты можешь себе представить коллективное управление, например рейсовым автобусом?
— Да при чем тут автобус? — удивился Маслов. — Впрочем, у рейсового автобуса есть маршрут, по которому водитель обязан следовать. А мы часто и не знаем, чего ждать от власти!
Голос Маслова звучал тревожно, нервно, потом смолк. До машины шли в молчании.
Сев в автомобиль, Глеб повернулся к Игорю и наконец улыбнулся:
— Моя страна все-таки!
Едва отъехали, Маслов проговорил, глядя на дорогу:
— При этой девице я не стал говорить, но я ее Зацепина хорошо знал.
— Да ты что? — резко повернулся к нему Игорь.
— Не суетись, расскажу.
Маслов закурил.
— Когда ты говорил о публикации, то фамилий не называл. Поэтому я ни о чем подобном и подумать не мог. Ну, а когда начался разговор, я уже не стал прерывать. Мало ли что!
— Ну, правильно, — согласился Корсаков. — Знание лишним не бывает.
— Теперь о Зацепине. Человек этот в самом деле был авторитетом мирового уровня, но только в сфере очень ограниченной. Зацепин Савва Никифорович являлся крупнейшим специалистом в области прикладной психологии.
— Ну-ка, ну-ка. Это что значит?
— Он разрабатывал редкие методики, например, переговоров с террористами или молниеносного запоминания любых текстов и черт знает чего еще. Точно теперь уже не установить.
— Почему?
— Во-первых, потому, что он умер, во-вторых, потому что это — тайна за семью печатями. Ну, а в-третьих, потому, что легенд о подобном примерно столько же, сколько и правды, и разобраться что где — невозможно.
— Засекречен он был, типа?
— Типа… — усмехнулся Маслов. — Сам он слыл человеком совершенно открытым. Леся правду сказала: до самой смерти романы с девицами крутил. Обаятельный мужик, честное слово. Поверь, я часто ловил себя на мысли, как хочется ему душу открыть, — усмехнулся Маслов. — Так вот, он мотался по всему белу свету, но о том, чем конкретно занимался, мало кто знал.
— Ну, вот, ты, например, знал.
— Нет, Игорь. Я обо всем узнал только после его смерти. Думаю, между прочим, что я из числа очень немногих, кто удостоится. Сталкивался же я с ним по поводу парап-сихологических штучек, которыми тогда интересовался. Познакомил нас кто-то из моих университетских однокашников. Какое-никакое занятие для видимости у Зацепина должно же было быть, вот он и увлекся парапсихологией. А этой ерундой во времена социализма занимались не только «там», но и у нас. Слышал, например, про опыты Розы Кулешовой?
— Нет, — поразмыслив, признался Корсаков.
— Появилась сия дама в шестидесятых годах, заявила, что обладает сверхъестественными способностями. Пригласили ее, в конце концов, в некую лабораторию, стали проверять и пришли в священный ужас. Представь себе, водителю автомобиля надевают на голову колпак из плотного полотна, не пропускающего свет, а сзади него садится эта самая Роза. Кладет руку ему на плечи и молчит. Рядом с ними, конечно, ученые, за всем пристально следящие, не дающие даме и слова сказать. Ну, и поехали…
— Не понял, — перебил Корсаков. — А колпак?
— В этом и фокус, — улыбнулся Маслов. — Водитель так и ехал, не видя ничего.
— Да как же он ухитрялся?!
— Роза утверждала, будто бы передавала всю информацию только через пальцы, прикасаясь к водителю. Ну, раз проехали, второй, третий. Аварии нет, все выше ожиданий! Ученые в восторге: такие возможности открываются! Ну, по поводу «феномена Кулешовой» собрали какую-то там комиссию, чуть ли не правительственную, поставили вопрос о финансировании и прочих радостях жизни. Уже почти все решено было, а тут Зацепин и говорит: дайте-ка мне ее обследовать еще разок. Ну, на, обследуй на здоровье.