Рабы опустили носилки, и я в мгновение ока оказался на земле, а носильщики склонились перед дамами, спускающимися по сходням. Светлые, как у германцев, волосы Фаусты Корнелии трудно не узнать. Она обладала этим прекрасным золотистым ореолом, как у всех Корнелиев, таким роскошным, с каким мог поспорить только ее брат-близнец, Фауст. Вторая была меньше ростом, и ее волосы были заметно темнее, но она ничуть не уступала своей подруге. А на мой придирчивый взгляд, несоизмеримо прекраснее!
– Юлия! – воскликнул я, пораженный.
Это и впрямь была Юлия-младшая, самая юная из дочерей Люция Цезаря. Незадолго до этого мы с нею были официально помолвлены – в честь этого была организована торжественная встреча наших семей. То, что мы с нею сами желали этой помолвки, не имело никакого значения ни для кого из наших многочисленных родственников, но рассматривалось всеми как довольно удачное обстоятельство. В тот период семейство Метеллов лихорадочно налаживало отношения с различными противостоящими друг другу блоками и альянсами, борющимися за власть и влияние. Кретик выдал свою дочь за молодого Марка Красса. Гай Юлий Цезарь уже считался восходящей звездой комиций, народных собраний, так что стало желательным установить более тесные связи с этой старинной, хотя и не слишком заметной семьей. Цезарь уже обещал свою дочь в жены Помпею, а у его брата Люция тоже имелась незамужняя младшая дочь, вот мы и были помолвлены.
– Добро пожаловать в Александрию! – воскликнул я. Потом коротко пожал ручку Фаусты, после чего Юлия подставила мне щечку для поцелуя. Я был только рад.
– А ты набрал вес, Деций, – заметила она.
– Какая же ты ехидная! – ответил я. – Эти египтяне считают, что нарушат волю своих богов, если позволят римлянину сделать хоть один лишний шаг, и кто я такой, чтобы смеяться над их понятием о благочестии и ревностном служении богам? – Я обернулся к подруге моей невесты. – Фауста, твоя красота украсит этот город подобно царской короне. Надеюсь, ваше путешествие было приятным?
– Нас качало и болтало с того самого момента, как мы покинули Остию, – ответила она. – И выворачивало наизнанку.
– Уверяю вас, что здесь для вас готовы такие покои, которые с лихвой возместят вам все страхи и неудобства морского путешествия.
Рабы уже занимались выгрузкой их багажа с корабля. Когда весь он оказался на берегу, корабль приподнялся в воде на добрый фут. С дамами, разумеется, прибыли их личные служанки, а также несколько других рабов. Они наверняка потеряются в многочисленных толпах дворцовых и посольских слуг.
– Александрия и впрямь такой замечательный город, как все утверждают? – спросила Юлия, возбужденная, несмотря на довольно утомленный вид и осунувшееся лицо.
– Ты даже не можешь себе представить, какой он волшебный и замечательный! – уверенно заявил я. – И мне доставит огромнейшее удовольствие вам его показать.
Фауста криво улыбнулась.
– И даже те дешевые притоны и забегаловки, в которых ты, несомненно, развлекаешься?
– В этом нет никакой необходимости, – ответил я. – Нет развлечений ниже и примитивнее, чем те, которым предаются во дворце Птолемея.
При этих словах даже не слишком-то благонравная Фауста пришла в некоторое замешательство.
– Ну а я хочу видеть более красивые вещи, – сообщила Юлия, размещаясь в своих носилках и невольно предоставляя мне возможность полюбоваться белейшим бедром из всех, которые я видел. – Я хочу посмотреть Мусейон и побеседовать с учеными, послушать лекции всех знаменитых и умных людей.
У Юлии была эта довольно утомительная тяга к культуре и образованию, которая частенько поражала римских матрон.
– Я буду только счастлив познакомить тебя с ними, – тут же обещал я и поспешно добавил: – У меня уже сложились с ними близкие отношения.
На самом-то деле я был там только один раз, посетил одного старого друга. Кому охота возиться с этим стадом старых педантов, когда на ипподроме выступают самые лучшие в мире скаковые лошади?
– Правда? – спросила Юлия, в сомнении чуть приподняв бровь. – Тогда ты должен представить меня Эвмену из Карии, знаменитому логику, а также Сосигену, великому астроному, и Ификрату с Хиоса
[26]
, математику. И я должна осмотреть Библиотеку!
– Библиотеки, – поправил ее я. – Здесь их, знаешь ли, две. – Тут я решил сменить тему разговора и обернулся к Фаусте: – А как поживает мой добрый друг Милон?
– Занят, как обычно, – ответила она. – Все время сражается с Клодием. А знаешь, он получил должность квестора
[27]
!
– Да, я слышал, – посмеиваясь, ответил я. – Но я как-то не могу себе представить Милона, работающего в казначействе или в продовольственном ведомстве.
Милон был самым успешным проходимцем и бандитом, каких только знал Рим.
– Можешь не беспокоиться. Он, как обычно, действует, не выходя из своей штаб-квартиры. Думаю, он нанял кого-то, чтобы тот за него работал. Кстати, твой друг шлет тебе самые горячие приветы и заявляет, что ты никогда не достигнешь никаких высоких постов, если так и будешь лениво обретаться в чужих странах вместо того, чтобы делать карьеру в Риме.
– Ну, наш милый Тит всегда любил превозносить прелести и достоинства прилежания и трудов. Я же, напротив, всегда полагал эти добродетели достойными лишь рабов и вольноотпущенников. Вот посмотри, как усердно трудятся эти носильщики. И что? Это приносит им какие-то выгоды?
– Я знала, что ты скажешь что-нибудь в этом роде, – заметила Юлия, привставая и вытягивая шею, чтобы впитать то великолепие, сквозь которое мы продвигались.
– Люди, самой судьбой предназначенные для великих свершений, сейчас сражаются в Риме друг с другом, – сообщила Фауста.
– И все они до единого погибнут на этом поле битвы или от яда, или от кинжала убийцы, – решительным тоном заявил я. – Я же, напротив, намерен закончить свой век сенатором старшего ранга.
– Ну, я полагаю, каждый человек имеет право на собственные амбиции и намерения, – фыркнула она в ответ.
– Ох, посмотрите! – воскликнула Юлия. – Это Панеум, да? – Странный искусственный холм с обвивающей его спиралью дорожкой только что возник в отдалении.
– Да, это он, – подтвердил я. – Там внутри стоит совершенно возмутительная статуя. А вот и наше посольство.