1985 - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Берджесс cтр.№ 38

– Тут я с тобой соглашусь. – Бев невольно усмехнулся прямоте Тасса. – Давайте попробую объяснить наш бардак попроще. С начала истории были имущие и неимущие. В политике возникли и развивались две партии: задачей одной было гарантировать, чтобы имущие и впредь продолжали иметь, даже преумножать то, что имеют, задачей другой – превратить неимущих в имущих. Их идея: ни бедных, ни богатых, просто чтобы хватало на всех. Ллевелизм, эгалитаризм, справедливое общество. Сейчас у нас социалистическое государство. У нас оно более или менее неизменно с сорок пятого года. Кем были неимущие? Рабочие, пролетариат. Их угнетали имущие, то есть капиталисты. Рабочие объединялись в организации настолько крупные, что их уже не могли эксплуатировать капиталисты. В профсоюзы. Так вот, капиталисты пытались использовать несиндикализированную рабочую силу. Наступило время, когда это поставило их вне закона. Профсоюзы одержали и одерживают верх. Тем, кого раньше эксплуатировали, хорошо живется. Что тут дурного?

– Должно же что-то быть, – откликнулся Тасс, – если жизнь такая охренительно серая.

– Вот тут и загвоздка, – продолжал Бев. – Некогда существовала независимая Лейбористская партия, старая ЛП. Потом появилась Новая лейбористская партия, уничтожившая старую. Новая лейбористская партия начиналась как политический исполнительный орган Конгресса профессиональных союзов. Часть профсоюзных взносов шла на содержание партии – вполне разумно. Так вот, цель социализма – национализировать все и вся. Уничтожить, насколько возможно, частную собственность. Если раньше железные дороги, шахты и сталелитейные заводы приносили гигантскую прибыль, которая вся шла в карманы богатых акционеров, теперь прибыль идет государству, которое тем самым может больше денег давать рабочим и кое-что откладывать для развития. Единственная загвоздка в том, что национализированная промышленность никогда не приносит доход. Почему? Потому что нет потребности приносить прибыль.

– Все это мы знаем, – несколько раздраженно отрезал Тасс. – Кругом бюрократы, никого не увольняют, и все сидят на попе ровно.

– Теперь я подхожу к Великому Противоречию с большой буквы, – продолжал Бев. – В социалистическом государстве профсоюзы, строго говоря, больше не нужны. Почему? Потому что власть официально в руках рабочих, и против кого им теперь сплачиваться? В восточноевропейском социализме нет профсоюзов, и это логично. Но английский синдикализм, раз родившись, должен существовать и во веки веков. А потому он нуждается в своей противоположности, в своем враге. Разумеется, еще существуют несколько частных боссов, но главным работодателем является государство. Все еще существует старая дихотомия работодателя и работника. Рабочие должны рассматривать своих собственных политических представителей не как аспект себя, а как структуру, которой необходимо противостоять. Вот они и противостоят, и враг, оппозиция, идет на попятный, потому что это не настоящая оппозиция. Поэтому требования постоянного повышения заработной платы удовлетворяются, и инфляция цветет пышным цветом.

Вид у обоих мальчишек был неудовлетворенный.

– Это ничего не объясняет, – мрачно заявил Тод. – Это не объясняет, почему в школе нас пичкают чушью. Это не объясняет, почему мы с тобой тут сидим.

– Ладно, – сказал Бев. – Борьба рабочих в девятнадцатом веке была не чисто экономической, но и культурной тоже. Почему буржуазия должна иметь монополию на вкус и прекрасное? Люди, вроде Рескина и Уильяма Морриса, хотели, чтобы рабочие были просвещенными. Учитывая упор марксизма, что в основе культуры и истории та же экономика, красивые обои и бесплатные читальни казались не такими уж важными. Образованное и разборчивое потребление как доктрина исчезло. Главное было потреблять. Но что? То, что давало и дает удовлетворение легче и быстрее всего. Разбавленный вкус. Изготовители всегда ждут с какой-нибудь упрощенной подделкой под настоящее и индивидуальное. «Покупать» приравнивается к «удовлетворять». Ты покупаешь книгу, которую не понимаешь, и злишься. Тебе бы следовало ее понимать, ведь ты ее купил, так? Вещи должны быть простым, легким источником удовлетворения, а это означает снижение планки. Каждый рабочий, у кого есть деньги, вправе на лучшее, что можно за эти деньги купить, а потому лучшее следует переосмыслить как то, что дает удовлетворение с наименьшими усилиями. У всех равные культурные и образовательные права – так начинается уравнивание. Почему кто-то должен быть умнее остальных? Это неравенство. У нас нет, как в девятнадцатом веке, прогрессистов, которые рассказывали рабочим о прекрасном. Как вы знаете, кое-кто из старых рабочих действительно выучил древнегреческий. И иврит. Это называлось самообразованием. Но это означает, что одни занимаются самосовершенствованием, а другие нет. Чудовищное неравенство. Отсюда ваша паршивая школьная программа. Отсюда серость и скука. Наполеон, возможно, был чудовищем, но он хотя бы не был скучным. Чем могут помочь рабочим великие люди вроде Юлия Цезаря и Иисуса Христа?

– У нас нет работы, – горько сказал Тасс, – и никогда не будет. Мы не овцы и не идем за стадом. Нас ждет жизнь преступности и насилия. Культура и анархия. Христос милосердный, как бы мне хотелось, чтобы они объединились! Читать Вергилия, а потом пришить кого-нибудь. Не нравится мне… как это называется… как там…

– Непоследовательность, – подсказал Тод.

– Ее не избежать, – ответил Бев, хотя и чуточку тревожно, – если ты человек. Ты обречен на преступление, если ты против государства рабочих. Мне это мой член парламента сказал.

– Преступление бывает двух видов, – терзался вслух Тасс. – Грабить в духе Робин Гуда, как ты видел сегодня. Acte gratuit [17] .

– Кто тебе сказал про acte gratuit?

– Мужик по имени Хартуэлл. Он с нами разговаривал. Забыл где. А как он джин хлещет! Он рассказал нам про Камю… Один франко-алжирский футболист, ты, возможно, про него слышал… Так вот, этот тип убил другого типа, а тогда понял, что он человек. Он сделал что-то безо всякой на то причины и понял, что это делает его свободным. Только люди способны на acte gratuit. Все остальное – я про большую гребаную Вселенную и все звезды – все должно следовать каким-то законам. Но люди должны доказывать, что они свободны, делая разные вещи… ну там убийства и драки.

– То, что мы делаем, не gratuit, – возразил Тод. – Не может быть. Если мы антигосовские, мы должны быть как следует антигосовскими. А это означает бодаться с законом, потому что он госовский. Как латынь и древнегреческий – антигосовские. Поэтому насилие, Шекспир и Платон заодно. Должны быть заодно. И литература учит мести. Когда я читал «Дон Кихота», то вмазывал каждому, кто не был худым, высоким и чуточку мечтательным. Маленьких толстяков я тоже не трогал.

– А что за мудреное греческое слово ты вчера ввернул? – спросил Тода Тасс.

– Симбиоз?

– Оно самое.

– Вот именно. Где были бы без нас подхристники?

У Бева голова шла кругом. Все это взаправду происходило.

– Объясните, – попросил он.