1985 - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Берджесс cтр.№ 18

Вы говорите про уличные банды, промышляющие грабежом и насилием. В Океании их нет, поскольку присущие юности агрессивные инстинкты перенаправляются, как это было в нацистской Германии, на организованные грабежи и насилие и «опускание сапога на лицо жертвы» – от имени государства. Или просто «опускание сапога». Тогда требуется все более и более безжалостная полиция, также умеющая пускать в ход сапог. Для большинства из нас в демократическом обществе такая ситуация была искусственно создана прогрессом технологии и ростом насилия. Что есть жизнь? Работа, за которой следует телевизор. Мы не решаемся выходить по вечерам, но зачем нам выходить, если все интересное нам подносят на блюдечке?

Цветной телевизор и превращается в это самое блюдечко, суррогат семейного очага. Когда нам позволяли иметь очаги – камины, мы видели в пламени гораздо лучшие картинки.

Скука следует за скукой. Настоящий сон и два вида суррогатного сна. Возможно, мы были бы счастливее, любя Старшего Брата.

Бога ради, не говорите так. Даже не думайте. Поскольку именно когда мы признаем неадекватность нашей частной жизни, государство с готовностью вмешивается, чтобы заполнить вакуум, который вы называете скукой. Прошвырнулись с ребятами из зондеркоманды номер семь, дорогуша. Надраил себе сапоги. Упоительно было, наверное, надеть повязку со свастикой и пойти зигхайлить на нацистский митинг. Жизнь должна быть адекватно сытой и довольно скучной. Это цивилизация. Если нам в самом деле не нравится скука, то пора уже расширить свой кругозор. Можно пойти на урок Джорджа Оруэлла. Разумеется, вооруженными против наиболее свирепых наших сограждан.

Пожалуй, мы не справедливы к государству. Когда оно нас не пугает, мы его презираем. Как, по-вашему, государство может быть… благодетелем?

Государство всеобщего благосостояния, которое есть в Англии, но которого нет в Америке, хотя и наполняет почтовые ящики чеками соцслужб, слишком уж уязвимо перед грабежом. Хорошо иметь государственное соцобеспечение, но как быть с благотворительностью? Мы не можем быть добры к бедным, когда государство убивает саму концепцию бедности. Промышленность национализирована, и рабочие становятся государственными служащими, не подлежащими увольнению, а потому относящимися наплевательски к работе. Без лишений исчезает потребность работать. Вся национализированная промышленность приходит в упадок. И вообще, как государство может быть благодетелем, если пользуется чужими деньгами? Бюрократии самовоспроизводятся. Бюрократии надменны и неэффективны. Зачем нам государство? Для проведения внешней политики, что означает наличие армии, и для поддержания общественного порядка, что означает наличие полиции. Опять все те же пушки и системы сбора информации.

Все равно давайте примем, что государство на свободном Западе развивается не в оруэлловском направлении. Мы читаем, что хотим, смотрим на порнографию на улицах, можем купить куски пластмассовых экскрементов и заниматься любовью без помех со стороны чиновников. Мы вопим, требуя все больших и больших свобод, и обычно их получаем. Государство тем не менее остается страшным огром. Особенно для молодежи.

А, молодежь…

В недоверии к государству или страхе перед ним нет ничего нового. Девятнадцатый век зашел гораздо дальше нашего в своем желании уничтожить государство как инструмент подавления. Мыслители вроде Джона Стюарта Милля видели в войне типичную эманацию государства, ужасающее зло, невозможное для индивидуумов или свободных человеческих обществ, что само по себе оправдывало точку зрения на государство как на противоестественного монстра. Карл Маркс нашел в нем механизм капиталистической тирании и считал, что оно проржавеет и распадется на части, когда к власти придет пролетариат. Современник Маркса Михаил Бакунин свою жизнь посвятил низвержению этого злого великана, и дух Бакунина все еще витает над нами, – или, точнее, время от времени возвращался к жизни, зачастую по неведению, среди молодежи. Маркс считал Бакунина глупцом и позером, если не тайным агентом царизма. Сто лет спустя после его смерти история называет его отцом революционного анархизма.

Благодаря Бакунину анархизм всегда имел налет насилия: от самого слова слегка несет кордитом. Но само слово бесстрастно и довольно безвредно распадается на свои греческие составляющие: «an» – без и «archos» – правитель. Русский аристократ Бакунин, крупный, волосатый, эмоциональный, добросердечный, полный противоречий, неуклюжий и героичный, наложил на термин отпечаток своей личности. В отличие от Маркса, он был не способен к систематическому мышлению, и это привело его к импульсивному двоемысленному или двоечувственному приятию несовместимостей в том, что он считал своей философией. Он любил людей, он проповедовал вселенское братство и при этом ненавидел и евреев, и немцев. В его культе героя баррикад с развевающейся по ветру бородой есть толика фашизма. Он отвергал власти, но какое-то время проповедовал революционную диктатуру ленинской модели. Он был подтухшим мясом в более рациональном анархистском сэндвиче, более вкусным, чем сухой хлеб теории, которую выдвинул до него Жозеф Прудон и после него Петр Кропоткин. Без него анархизм остался бы лишь утопическими умопостроениями в книгах, которые мало кто читает: он его очеловечил или героизировал. Он превратил анархиста в байроническую фигуру.

Бакунин родился в 1814 году, до того как Наполеон потерпел окончательное поражение при Ватерлоо. Деспотизм, еще правивший бал в Европе, нашел свое отражение в матери Бакунина, чья якобы тирания стала причиной, или так утверждал Бакунин, его неприятия любых ограничений свободы. Другие и, возможно, с большим основанием предполагали, что его детство было столь идиллическим, что последующий анархизм явился неосознанной попыткой вернуться в Райский сад. Он был старшим сыном в семье с одиннадцатью детьми, его боготворили как сестры, так и братья, и он на своем опыте познал, какое разнообразие талантов и вкусов возможно в маленькой человеческой общине и что она способна оставаться сплоченной, невзирая на центробежные темпераменты ее членов. Почему бы человеческому обществу в большем масштабе – городу, стране и в конечном итоге миру – не обрести свойства семьи? Под конец жизни Бакунин признавался в кровосмесительной страсти к своей сестре Татьяне, змее в Райском саду, но нормальные сексуальные способности в таком кипучем человеке как будто отсутствовали. Он женился, но его жена искала других постелей и другого отца своим детям. Возможно, видения секса и революции возникали в одном и том же секторе его мозга. Его слова были всегда зажигательнее поступков.

Он стал кадетом в российской армии и по поводу войны выдвинул тезис, принять который многим из нас мешает лицемерие, а именно, что люди воюют не ради победы, а ради упоения эндокринными выбросами адреналина, что битвы лучше животной монотонности повседневной жизни большинства людей. С другой стороны, он сознавал, что войны также означают тупую дисциплину и унизительный устав, и как раз мятеж против этого аспекта армейской жизни разжег его революционный пыл. Он вышел в отставку и поступил в Берлинский университет, чтобы изучать Гегеля. Гегелевское определение человеческого духа («я», которое есть «мы», и «мы», которое есть «я») как будто нашло отражение в лозунге Бакунина: «Я не хочу быть я, я хочу быть мы», который, в свою очередь, наполнил смыслом название романа Замятина «Мы». Гегелевская концепция истории как движения к раскрытию истины, диалектического процесса борьбы идей, а не просто конвейера событий, побудило многих из поколения Бакунина как отвергнуть философию, которая слишком закоснела в мире духа, так и принять систему, которую можно применить к миру грубой материи. Социализм нуждался в метафизическом толковании истории, и диалектика Гегеля представила фундамент для построения такого толкования. Бакунин воспринял эту философию и использовал ее в собственных целях. История движется к построению лучшего мира, следовательно, новое лучше старого. Если уничтожаешь старое, на его месте возникает новое. Следовательно, давайте все вместе начнем разрушать старое. Вот что придает термину «анархизм» столь ужасное – и привлекательное – звучание.