Голубые цветочки - читать онлайн книгу. Автор: Раймон Кено cтр.№ 12

— Неплохая работка, — говорит наконец Люсет.

— Прекрасный труд! — говорит Йолант.

— Ну а баржа, — спрашивает Люсет у Сидролена, — ее вы тоже собираетесь перекрашивать?

— В будущем году, — отвечает Сидролен. — Раз в два года. В прошлом году красил.

Ну вот и все.

Прихватив банку с краской, он спускается с пригорка.

— Не расквасьте себе физиономии, — советует он. На мостках он добавляет: — Осторожно, не бултыхнитесь в воду.

Их ждет укропная настойка; женщины тем временем беседуют о телевидении.

— Надо бы тебе купить телевизор, — говорит Бертранда Ламелии. — Чем ты занимаешься вечерами? Наверное, дохнешь со скуки.

— Терплю пока, — говорит Ламелия. — Не вечно же мне здесь торчать.

— А что ж ты собираешься делать?

— Ну, выйду замуж, черт возьми.

— У тебя есть кто-нибудь на примете?

— Да как сказать…

И она жеманно улыбается.

— Скучно вам будет, когда она свалит отсюда, — говорит Люсет Сидролену.

— Ну, я, знаете ли… Мне, чтоб заскучать, много надо…

— Он всегда найдет, чем бы не заняться, — говорит Ламелия. — Живет по принципу: где бы ни работать, лишь бы не работать.

— Да уж мы его знаем так же хорошо, как и ты, — хором поддакивают Бертранда и Сигизмунда.

— Конечно, — говорит Сидролен, — я бы предпочел, чтобы она осталась на барже, но надо же и ей свою жизнь устроить, этой малышке, это нормально.

— Это нормально, — говорит Бертранда.

— Это нормально, — говорит Сигизмунда.

— Так у тебя есть кто-нибудь на примете? — спрашивает Бертранда.

— Ну, как сказать… — говорит Ламелия.

И она жеманно улыбается.

— А правда, — вступает вдруг в разговор Люсет, — почему это у вас нет телевизора? Все-таки развлечение.

— Да и просвещает, — говорит Йолант.

— Ну так как же, Ламелия, — говорит Сидролен, — пока ты не замужем, хочешь развлекаться или просвещаться?

— Нет, папа, я хочу только одного — заниматься любовью.

— По телевизору любовью никогда не занимаются, — замечает Люсет.

— То есть вообще никогда не занимаются, — говорит Йолант.

— Как вы глупы, — говорит Бертранда, — это ведь потому, что его смотрят ребятишки.

— Ты своим позволила бы смотреть сколько хочется? — спрашивает Сигизмунда.

— Только то, что просвещает, — отвечает Йолант. — Особенно новости. Так они узнают историю Франции и даже всеобщую историю.

— Это как же? — спрашивает Люсет.

— А вот как: ведь сегодняшние новости — это завтрашняя история. По крайней мере именно ее им предстоит учить в школе, поскольку они уже будут ее знать.

— Ну, старик, ты говори, да не заговаривайся, — возражает Люсет. — История никогда не была новостями, а новости — историей. Не смешивай божий дар с яичницей.

— Да нет, вот именно, что надо смешивать. Давай разберемся. Представь, будто ты сидишь перед телевизором и видишь — я подчеркиваю, именно видишь — живого Люсьена Бонапарта, что звонит в колокольчик, его брата в углу, орущих депутатов, врывающихся гренадеров, — словом, ты присутствуешь при событиях девятнадцатого брюмера [36] . После чего ты отправляешься на боковую, спишь сто лет без просыпу, просыпаешься, и вот в этот момент девятнадцатое брюмера стало для тебя историей и тебе вовсе незачем копаться в книгах, чтобы вбить себе в башку всю эту брюмерзость.

— Ну ты даешь! — говорит Сигизмунд. — Ведь в то время телевизоров-то не было.

— Согласен, — говорит Йолант, — но тогда возьмем кинохронику: иногда нам показывают старую. И вот там ты видишь, как царь Николай пожимает руку Пуанкаре, такси на Марне [37] , Вильгельма II, Кронпринца, Верден, — что это как не история? А ведь когда-то это было новостями.

— Было и есть, — говорит Люсет. — Доказательство — то, что ты смотришь это в кино и что тебе объявляют: это новости.

— Ну и глупо, — говорит Йолант. — Тогда что же такое история?

— Это когда она написана.

— И верно, — говорит Бертранда.

— Он прав, — говорит Сигизмунда.

— Тысячу раз прав, — говорит Ламелия.

Йолант хлопает по столу.

— Эй, поаккуратней, не опрокиньте укропную настойку, — предупреждает Сидролен.

Йолант хлопает по столу поаккуратней, стараясь не опрокинуть укропную настойку. К жесту он присоединяет слово:

— Ну что вы тут все — безмозглые, что ли, не доходит до вас, что я хочу сказать?!

— Мы все прекрасно поняли, — говорит Бертранда, — только все равно это идиотство.

— Да ты поразмысли хотя бы минут пять, напряги мозги! В один прекрасный день, например, в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году, некие люди подписали перемирие…

— Ну, предположим.

— …и это засняли киношники. В тот день данное событие было новостью, а потом, после, теперь, к примеру, оно стало историей. Ясно, нет?

— Нет, — говорит Люсет. — Никак не выходит: потому что эти твои новости — ты их видишь не в тот момент, когда дело происходит. Ты видишь их иногда неделю, иногда две недели спустя. Есть даже такие кинотеатрики, где тебе покажут Тур де Франс в ноябре месяце [38] . Так вот, при этих условиях — в какой же момент новости становятся историей?

— Да тут же, сразу! Тотчас же, presto subito [39] ! Телевидение — это новости, которые застывают, как желе, и становятся историей. Сделано — сказано.

— А когда еще не было телевидения, — спрашивает Сигизмунда, — не было, значит, и истории?

— Вот видишь, — говорит Люсет, — тут тебе и крыть нечем.

— Может выпьете еще укропной настойки? — предлагает Сидролен.

— Ну а ты, папа, — говорит Ламелия, — ты что об этом думаешь?

— Я? У меня телевизора нет.

— Знаем, знаем, — говорит Бертранда, — потому-то мы и объясняем Ламелии, что тебе следовало бы подарить ей телевизор. Так она будет меньше скучать.

— Да, но ведь она думает только о том, как бы ей заняться любовью, — возражает Сидролен.

— По телевизору, — говорит Люсет, — любовью никогда не занимаются.