Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - читать онлайн книгу. Автор: К. Рехаге cтр.№ 97

Она рассказывает мне, что за деревней находятся пещеры со старинной буддийской настенной живописью. Но сейчас их нельзя посмотреть, потому что они сильно повреждены и там ведутся реставрационные работы.

Когда я разочарованно поворачиваю назад, она останавливает меня: не только пещеры, но и сама деревня достойна посещения! Видел ли я когда-нибудь исконное уйгурское поселение? Я стою перед билетной будкой и оградой и вспоминаю маленькие деревушки на своем пути. Разве их нельзя назвать «исконными»?

Билет в деревню стоит пятьдесят юаней. Экскурсовод показывает мне дом с большой деревянной верандой, где я могу провести ночь. Еще одна зеленая купюра в пятьдесят юаней покидает мой карман. Я оставляю свой багаж, и мы отправляемся гулять по деревне. Она крошечная. Дома из глины, дома из камня, внутренние дворики. Экскурсовод показывает мне кабель, протянутый между домами.

– Раньше здесь не было электричества, – говорит она, – деревня была практически отрезана от внешнего мира.

– А как люди добывали себе пропитание?

– Земледелием, виноградниками, кроме того, вели натуральный обмен с соседними деревнями.

В центре стоит мечеть, которая кажется слишком большой для такой скромной деревни.

– Это было первое, на что потратили местные жители деньги, полученные от туризма, – говорит экскурсовод и значительно кивает, – здесь живут очень религиозные люди.

Сама она относится к народу хуэй. Это большое преимущество, объясняет она, так как в культурном плане она стоит между ханьцами и уйгурами и понимает как тех, так и других. Я вспоминаю, как Якуб ругал двуличных представителей хуэй. Я спрашиваю ее, соблюдает ли она рамадан, и она говорит, что ее работодатель не очень положительно относится к тому, что она целыми днями ничего не ест: «Это вредно для здоровья». Она приводит меня к месту, возвышающемуся над деревней, и показывает на дом с деревянной верандой.

– Семья, у которой ты остановишься, первая пошла навстречу прогрессу, – говорит она, значительно поднимая брови, – и сейчас это самые богатые люди в деревне.

Я смотрю на ущелье, на мечеть, на крошечные домишки рядом с ней и на Пылающие горы на горизонте. Куры кудахчут, кто-то что-то пилит, воздух наполнен тихим дыханием деревенской жизни. Я не единственный гость здесь. Когда я сажусь на веранде за низенький столик, ко мне приходит молодой человек. У него мягкие черты лица и высокий голос, он представляется мне как Лиу Венкиан, студент художественной академии в Сиане.

Он пришел сюда, чтобы писать эту деревню. Он с пониманием относится к моему путешествию и говорит:

– Хорошо, когда можно посвятить такому занятию свое время.

Хозяйка приносит нам лапшу и чай, мы сидим на ковре при свете лампочки, вокруг нас лежит спящая деревня.

– Я завидую тебе, – говорю я Лиу Венкиану, и он удивленно поднимает на меня глаза.

– Почему же?

– Ты можешь изображать вещи так, как ты хочешь. Например, с электрическими проводами или без них.

Он смеется.

– Для моих картин это не так важно. Я пишу настроение.

Он всегда мечтал стать художником, но его семья была бедной. В четырнадцать лет он бросил школу и начал искать работу, вкалывал на стройках и фабриках, везде, где мог заработать денег. В свободное время он писал и пробовал поступить в художественные институты, и ему повезло: его приняли в художественную академию в Сиане. С тех пор он ездит по стране в поисках мотивов.

Он интересуется, бывал ли я когда-нибудь ограблен. Я качаю головой, и он улыбается: с ним это часто случалось. Наверное, потому, что он выглядит таким молодым и безобидным. Впрочем, теперь он научился защищаться.

– Сколько же тебе лет, маленький Лиу?

– Тридцать один.

Я чуть не подавился. На вид ему можно дать чуть за двадцать.

– Ты женат?

– Нет.

Мы замолкаем и едим свою лапшу. Потом он снова начинает рассказывать. Проблема в том, что его не одобрили родители подружки. Она риелтор и хорошо зарабатывает, а он то немногое, что зарабатывает, тратит на краски и холсты и постоянно разъезжает по стране.

– Но она знает, что я никогда не уезжаю надолго и всегда возвращаюсь к ней, – говорит он.

Наутро, когда я прощаюсь с пожилой супружеской парой – хозяевами дома с верандой, мой друг художник уже стоит перед мольбертом. Я встаю рядом. Его картина выполнена в широком формате, на ней много цветов и мало деталей. Он изобразил деревню такой, какой я ее увидел. С ее тихими звуками, похожими на музыку. Я думаю о мечети, построенной местными жителями. Скоро они купят себе цифровые камеры и ноутбуки, такие же, как у меня.

– Деревня меняется, – говорю я.

Лиу Венкиан рассеянно кивает:

– Все меняется.

В городе руин Гаочан играют уйгурские дети. У некоторых из них волосы такие светлые, что они выглядят настоящими блондинами. Они смеются, глядя на меня, а я смеюсь в ответ. Когда они узнают, что я не понимаю уйгурский, зато знаю китайский, звучит выражение «А Ган» – Форрест Гамп. Давненько я его не слышал.

Солнце жарит.

Я оставляю поклажу на кассе и вхожу на четырехугольную территорию руин. Они коричневые и хрупкие, большинство из них похожи не на остатки зданий, а, скорее, на бесформенную кучу глины. Я хожу по жаре и с трудом могу себе представить, что когда-то здесь находилась столица империи.

Во время своего путешествия в Индию монах Сюаньцзан пробыл здесь длительное время, тогда Гаочан был одним из самых крупных и оживленных перевалочных пунктов на Шелковом пути. Много веков спустя монголы разрушили его до основания, и никто не счел нужным отстраивать его заново.

Я ищу тень, но ее тут нет. Я слоняюсь по давящему, пыльному прямоугольнику, который когда-то был городом. Потом я направляюсь к его центру. Там стоит несколько высоких зданий, одно из которых похоже на буддийскую ступу. В нем проделано много ниш, где раньше стояли статуи или картины, в некоторых еще можно разобрать следы.

Старый бородатый уйгур сидит на земле и играет на флейте. Он выглядит усталым.

Жара. Я слушаю мелодию и смотрю на пустые ниши.

Появляется группа туристов – это первые посетители, которых я здесь вижу. С ними пришел экскурсовод. Я стою неподалеку и слушаю, как он читает туристам лекции об истории Гаочана. Я спрашиваю, что случилось с артефактами, занимавшими ниши. Кто это сделал? Культурная революция или же европейские археологи начала двадцатого века?

Экскурсовод качает головой. По большей части это сделало местное население. Некоторые мусульмане считали своим долгом уничтожить статуи и картины, другие приходили в город руин для того, чтобы раздобыть для себя строительный материал или просто сложить свои вещи в старых домах. Мне в голову приходит мысль.