Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - читать онлайн книгу. Автор: К. Рехаге cтр.№ 55

– Это не Культурная революция. Это Тан У-цзун.

Он рассказывает мне об императоре династии Тан, который правил почти двести лет спустя после У Цзэтянь и вошел в историю как преследователь буддистов. Он считал буддизм иностранным злом, угрожавшим его господству. По его приказу были разрушены тысячи храмов, а сотни тысяч монахов заставили вернуться на мирское поприще, чтобы уничтожить их веру и лишить возможности проповедовать.

– Отрубая голову статуям, он как бы говорил: я сильнее, чем они! – поясняет старик.

На следующий день я снимаю свою куртку. Я хожу в одной футболке, но мне все равно жарко. Небо ясное, лишь пара облачков, повсюду вокруг раскидистые деревья. Земля меняется с каждым шагом: то несколько миль вокруг нет ничего, кроме пыли, то природа снова расцветает садами. Мост на сваях приподнимает дорогу высоко над окрестностями. Он описывает длинную кривую, и, проходя по нему, я вижу тени далеко внизу, в том числе и свою собственную.

Я всего лишь крошечная точка, медленно движущаяся вперед. Под мостом протекает коричневая река. Кто-то гонит корову вброд, вдали видны дома и поля. Я смотрю сам на себя, как я точкой передвигаюсь по мосту, и где-то внутри, в животе, у меня что-то сжимается от счастья.

Люди в деревнях веселятся. Зима прошла, а лето еще не началось, а тут еще ко всеобщей радости появляется бородатый иностранец. Однажды мне навстречу выходит целая толпа, это похоже на маленький праздник на обочине. Знаком ли я с А Ганом, спрашивает чей-то голос, и все вокруг хохочут. Опять этот Форрест Гамп! Другой высмеивает лыжные палки, купленные мною в Сиане: может, я ищу тут горнолыжный склон? Взрыв хохота.

Лишь один маленький мальчик остается серьезен. Он внимательно рассматривает меня и спрашивает:

– Ты американец или японец?

Я с трудом подавляю смех, потому что вижу, что мальчик не шутит.

За миской лапши я узнаю, что раньше здесь никогда не останавливались иностранцы. Иногда их можно увидеть в автобусах или машинах, на мотоциклах или велосипедах, но они всегда проезжают мимо.

– Они глупые, – машу я рукой. – Если они не догадываются здесь остановиться, то сами и виноваты.

Смех, хлопанье друг друга по плечам, вторая порция лапши, веселая групповая фотография. День удался.

Через несколько километров я вижу человека, который не идет, а ползет. Должно быть, это женщина, хотя я не могу разобрать лица. Она одета в толстое пальто, вокруг головы повязан платок, который когда-то наверное был белым. На руках у нее рабочие перчатки, на коленях подушечки. Она держит голову опущенной вниз и передвигается на четвереньках в том же направлении, что и я.

Я озадачен. Последний раз за этим занятием я видел людей перед храмом Джоканг в Лхасе. Там верующие сотни раз ритуально бросались на землю, причем молодые вдвое чаще, чем старые.

Куда направляется эта женщина? Впереди нас расположены мусульманские районы, и если она хочет попасть в Тибет, то ей разве не следует двигаться южнее? Не ошиблась ли она в выборе маршрута? Я откашливаюсь и осторожно обращаюсь к ней, но она даже не поднимает на меня головы. Сзади приближается велосипедист. Круглыми глазами он смотрит сперва на меня, потом на нее, а когда я поднимаю руку и прошу его остановиться, он кажется окончательно сбитым с толку.

Я спрашиваю его о ползущей женщине, и он машет рукой.

– Она сумасшедшая! – говорит он с кривой ухмылкой. – Просто игнорируй!

Сумасшедшая? Эта мысль как-то не пришла мне в голову. Разве сумасшедшие надевают перчатки и наколенники, прежде чем ползти куда-нибудь?

– Она сумасшедшая, – повторяет мужчина, заметив мою растерянность. Для большей убедительности он крутит пальцем у виска.

– Но… разве тогда мы не должны ей помочь?

– Не мы, а власти! И они уже это делают, иди спокойно дальше!

На прощание он еще раз крутит у виска, кивая в сторону женщины, и поднимает большой палец, показывая на меня. Потом он уезжает, и я слышу лишь скребущие звуки, исходящие от ползущей женщины, и шум приближающейся машины.

Я тихо шепчу: «Простите» – и фотографирую ее. Когда она и в этот раз не поднимает головы, я прохожу дальше своей дорогой, в провинцию Ганьсу. Интересно, сколько еще идти? Двадцать километров? Тридцать?

Мой первый ужин в Ганьсу превращается в осаду. В сумерках я прошел через границу провинции и порадовался дорожным табличкам, ставившим точку на моем пребывании в Шэньси («Вы покидаете Шэньси – счастливого пути!») и приветствующим в Ганьсу («Вы входите в мирную провинцию Ганьсу!»).

Потом я зашел в первую же гостиницу в деревне и заказал себе блюдо, стоящее первым в меню. Лапша, как всегда. И вот меня начали осаждать. Сначала показывается больше дюжины детей. Они прижимают снаружи к стеклу свои носы и комментируют все, что я делаю. Я слышу их высокие голоса через стекло:

– Он ест лапшу!

– Он пьет колу!

– У него борода!

Хозяин бежит к двери и как бы с гневом прогоняет их, но я говорю ему, что они совсем мне не мешают. Скорее наоборот. Я выхожу, они идут следом.

– Дядя, а почему ты не останешься в нашей деревне? – спрашивают дети, когда я перебираюсь на левую сторону улицы, чтобы видеть встречные машины. Но прежде чем я успеваю ответить, из маленького рта вылетает следующий вопрос:

– Почему ты идешь по неправильной стороне улицы?

Один из старших мальчиков стонет от досады на такую неосведомленность:

– Ну это же и так понятно! – Он важно смотрит на остальных. – У них там за границей движение на улицах в другую сторону!

– О! – удивляются все.

Я разрешаю им проводить себя до киоска вблизи деревни и надеюсь после отправить их домой. Но от них не так-то просто отделаться. Разве я не хочу сфотографироваться с ними? Я прошу маленького мальчика, который все время молчал, помочь мне.

– Ты можешь полминуты стоять прямо и не двигаться?

Он сияет и отчаянно кивает.

Пока я устанавливаю камеру на штатив, мы смотрим друг на друга. Наша фотомодель уже убежала вперед, чтобы встать около двери киоска. В опускающихся сумерках, при свете, падающем из окошка и двери, здание похоже на огромный фонарь.

– Сейчас! – кричу я, кнопка спуска щелкает, и все замирают.

Тридцать секунд – это долго. Мальчик не шевелится. Наконец камера щелкает во второй раз, и раздается дюжина возгласов, когда картинка появляется на дисплее камеры. Я зову малыша обратно.

…На следующее утро я впервые в жизни просыпаюсь от петушиного крика. Я лежу в своем спальном мешке на нарах в задней комнате аптеки. Через оконные щели пробивается зеленый свет.

Попрощавшись с супружеской парой, у которой ночевал, я купил провизию на долгий день пути. С тех пор как я вышел из Сиань, дорога поднялась на тысячу метров выше, и, судя по карте, мне предстоит сегодня пройти через перевал и добраться до протяженной низменности, которая доходит до Пинлян. Только когда я вышел из деревни, мне пришло в голову, что ее название Фэйцзин означает «Летающее облако». Я смотрю наверх, но небо совершенно чистое.