Я - Инквизитор - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мазин cтр.№ 77

– Наташа, это – вам! – Он протянул завернутый в плотную бумагу цветок.

Девушка раскрыла сверху длинный сверток, взглянула, прижавшись лицом к раструбу, вдохнула аромат.

– Чудесная,– тихо сказала она.– Спасибо, Андрей! И очень хорошо, что одна!

Глаза у Наташи были уникального цвета, черные, с синим отливом, и разрез их – необычный, «нездешний», как сказал бы Зимородинский.

– Я рад, что вам понравилось,– улыбнулся Андрей. Он был взволнован. Эта девушка непонятно как заставляла Ласковина чувствовать себя лет на десять моложе.

Спустя полчаса, перейдя через Литейный мост, они дошли до маленького кафе, где Андрей бывал не раз, но только теперь обратил внимание на «сказочность» его названия.

Ласковин пил шампанское (по настроению), а Наташа ела мороженое. Смотреть, как она ест, было одно удовольствие.

Попробовали поговорить. Испытали несколько тем: литература, история… Ласковин, хоть и нахватался за последнее время у отца Егория кое-каких «специальных» знаний, явно уступал Наташе в эрудиции. Но не комплексовал. Он никогда не комплексовал по поводу собственного невежества. И не притворялся умнее, чем есть. Наташа – тоже. Наконец Андрей понял, что в ней самое потрясающее. Эта девушка была настоящей. Может быть, более настоящей, чем он сам,– признался себе Андрей.

Наташа доела мороженое, и Ласковин взял ей и себе кофе по-турецки. Кофе оказался так себе, о чем они и сказали друг другу.

В кафе было полно народу, накурено, шумно и неважно пахло, но Ласковин как-то выпал из окружающего мира.

Кофе был выпит, а они все сидели, глаза в глаза, соприкасаясь кончиками пальцев, немного наклонившись вперед. Иногда Андрей задавал пустячные вопросы вроде: «Наташа, вы боитесь мышей?» – «Андрей, не дразните меня, вы же знаете, что не боюсь!»

Странно, но Ласковин действительно знал. Тогда, чтобы развеселить «даму», он рассказал об уловке западных угонщиков: бросить в окошко остановившейся на перекрестке машины мышь или крысу. Наташа посмеялась из вежливости, и Ласковин обругал себя за тупость.

Несколько минут они молчали. Вокруг сгущался сигаретный дым, хрипела музыка, заглушая голоса и звяканье посуды. «Я не должен! – сказал себе Андрей.– Я не принадлежу себе!»

Тут он вспомнил об Антонине и помрачнел. «Грехи твои – на тебе»,– напомнил, возникнув из ниоткуда, отец Егорий.

Андрей поднял глаза: тень его мыслей отразилась на лице Наташи, и глаза ее, казалось, стали еще глубже.

«Господи! – взмолился Андрей.– Не дай мне погубить это чудо!»

– Обед! – громогласно сообщил парень за стойкой. Пока они были в кафе, солнце спряталось. Пошел снег.

– Пойдемте ко мне,– сказала Наташа.– Я живу здесь рядом, на Рылеева.

Однокомнатная квартирка на первом этаже. Забранные решетками три окна, выходящие на плоский пятачок двора.

– Мама живет с отчимом,– сказала Наташа. Комната, обставленная старой мебелью. Кое-что давно пора было бы отдать в руки реставратора. Шведская стенка и комбинированный тренажер диковато смотрелись рядом с высоченным резным буфетом. Впрочем, комната была достаточно просторна, чтобы и новым, и старым вещам не было тесно. В углу, рядом с кроватью, прислоненная к стене, стояла гитара.

– Я сварю кофе,– предложила Наташа. И бесшумно вышла из комнаты.

Андрей, сбросив шлепанцы, прошелся от стены к стене, провел (не задумываясь) ладонью по корешкам книг, повернулся… и почувствовал, как волосы на затылке его встают дыбом. С потемневшего, заключенного в резную массивную раму холста на него смотрела Наташа. В длинном белом старинном платье, подвязанном высоко, под самой грудью, с тонкими голыми руками, простертыми вперед, казалось,– за пределы картины.

Андрей проглотил застрявший в горле ком. Нет, это не Наташа. Фигура другая, и лицо… только похоже.

Андрей прикрыл глаза и почувствовал, что он здесь не один. Что комната эта полна теней, которые пристально наблюдают за чужаком. Пристально, но без враждебности.

– Андрей! – донесся из кухни живой голос, и тени отпрянули.– Кофе!

Кухня тоже была просторная и темноватая. Из крана в жестяную раковину мерно капала вода. Зато кофе, сваренный на жаровне с песком, был выше всех похвал.

– Хотел бы увидеть, как вы танцуете, Наташа,– сказал Андрей.

– Не сегодня,– ответила девушка. И без тени кокетства: – Я устала. И магнитофон у меня сломался.

– Могу починить,– тут же предложил Андрей, обрадованный возможностью хоть что-то сделать для нее.

– Как-нибудь потом, ладно? – Наташа улыбнулась.– Хотите, я вам спою?

– Ну конечно!

Они вернулись в комнату. Наташа зажгла свечу, и Ласковин снова вспомнил Антонину. Но с легкостью изгнал воспоминание. Наташа достала из огромного, как корабль, шкафа узкогорлую индийскую вазу и принесла из ванной подаренную Ласковиным белую розу. Налила воды из кувшина и поставила вазу с цветком на подоконник.

– Это мои собственные песни, Андрей,– сказала Наташа.– Так что будьте снисходительны!

Она забралась с ногами на кровать, положила на колено гитару. Ласковин устроился напротив, в кресле с деревянными подлокотниками в виде львиных голов. Сухое дерево было шершавым от множества мелких трещинок.

Напои меня полынью,

Влажным пением сиринги.

Вкус муската и коринки,

Акварельный отсвет линий.

Желтый огонек молитвы… 

Голос у Наташи оказался несильный. Скорее, она даже не пела, а проговаривала нараспев под слабый струнный перезвон. И слова у ее песен были непростые, сцепляющиеся звуком одно за другое. Ласковин то и дело терял смысл, а когда находил, пробирал озноб, казалось, это о нем самом. Но таком, какого он еще не знал.

Этот город похож на себя

И немного – на сказочный Рим.

Он меня приучил к голубям

И к малиновой крови зари.

К паутинному свету

И тусклым симфониям лиц.

И позволил отведать

Единственность этой земли.

Он лукав. Он бессмертен,

Как мумии древних царей.

Он нас нижет на вертел

Под хохот еловых дверей.

Синеватой ладошкой

Вращает над темным огнем.

И в молчании истошном,

В дыму задыхаясь, мы ждем

Продолжения пира.

И в сбившихся тесно домах

Под руками сатиров

Тихонечко сходим с ума. 

Когда пела, Наташа слегка раскачивалась, и огромная тень позади нее тоже раскачивалась, словно крылатый страж, охраняющий ее.

Я часто ухожу туда, где лето.

Туда, где ели, наклонясь надменно,

Роняют иглы на стекло воды.

Я ухожу от лампового света