– Здесь я, мудаки! – гаркнул убийца Клуша, и фонари тут же скрестились на нем, вынудив Ласковина отступить назад, чтобы не оказаться обнаруженным.
– А этот… здесь? – спросили из темноты.
– Здесь, бля! Затихарился. Макар, стань у двери и не светись, еш тебя, у него ствол!
– Как бы он нас опять не уделал… – проговорил кто-то.
– Не киздеть! – пресек Клуша.– Вы, с фонарями,– светить, остальные – давай с той стороны, цепью, мать вашу, а то друг друга продырявите!
Клуша включил свой фонарь, и Ласковин тут же шагнул ему за спину.
Цепочка двинулась навстречу. Через пару минут они поравняются со своим начальником. У Ласковина начал формироваться план. Выждать эту пару минут, потом – рывок: вырубить Клушу, вырубить того, кто у двери – до нее метров десять,– вниз, в машину – и бай-бай. Рискованно, но что делать? Не более рискованно, чем вламываться в штаб-квартиру «тобольцев». Условия сходные: темнота, фактор неожиданности. Вопрос удачи и быстроты. О черт! Ласковин только сейчас вспомнил, что он, можно сказать, голый. Штаны, куртка – около спальника. В куртке – деньги, документы, ключи. Если их не забрать, можно и не убегать.
Цепочка двигалась. Осторожно, без суматохи, вслед за полосами фонарных лучей. Андрей надеялся, что кто-нибудь с испуга начнет палить по теням. Зря надеялся. Клуша застыл: луч мощного фонаря прошивает тьму до противоположной – в паутинной мочале – стены. В правой руке – пистолет, ноктовизор сдвинут на лоб. Грозный, вероятно, вид у мужика! Ладно, ладно, ты только стой, не оборачивайся.
Чувствуя себя тараканом, которого включенный свет застал посреди коммунальной кухни, Андрей преодолел несколько метров до спального мешка. Очень осторожно он сложил внутрь куртку, брюки, тихо-тихо свернул, липучкой зафиксировал, теперь валик под мышку – и назад. Цепочка уже почти рядом. Серьезные ребята. Никакой суеты.
Клуша развернулся на четверть, Ласковин притаился за его широкой спиной. Слева-справа пошарили желтые щупальца фонарей.
– Вот, вот здесь он спал, еш его!..– возбужденно проговорил кто-то.
– Искать! – рявкнул Клуша, бросил взгляд на освещенные желтым бумажные коробки, что-то шевельнулось у него в мозгу… Вспомнил! Спальник! Одежда!
– А… – начал он.
– Пок! – рукоятка ласковинского пистолета опустилась на затылок Клуши.
– Бах! – Это уже не «вальтер», это рявкнул пистолет в руке Клуши. Так, в пространство бабахнул. Хозяин его уже оседал на пол.
Эхом на этот выстрел откликнулся еще один стрелок. Андрею некогда было разбираться, кто, куда, зачем палит. Он ринулся к двери (слава Богу, не споткнулся, не потерял темп), возник сбоку от сторожившего выход бандита, сшиб его и выскочил на узкую лесенку.
Если удача поворачивается спиной, то лица ее уже не разглядеть!
Около дюжины ступенек вели от чердачной двери вниз, на площадку. Узкая лесенка, зажатая между двумя стенами. А на площадке, начеку, расположился еще один бандит. И пистолет его смотрел прямо на Ласковина.
Дюжина ступенек. Проход в метр шириной. Не увернуться, не отступить.
Все, что мог сделать Андрей,– прыгнуть сверху на «тобольца». Что он и сделал.
Все, что нужно было сделать «тобольцу»,– это попасть с нескольких метров в фактически неподвижную цель. Промахнуться практически невозможно.
Ласковин прыгнул – бандит выстрелил. Дважды. И не промахнулся, разумеется.
Летящее тело по инерции обрушилось на бандита, сшибло с ног, локтем – о щербатый пол – очень больно! – но зато! Наконец! Все!
Две пули калибра 7,62 мм, выпущенные с расстояния нескольких метров,– это все! Две пули из пистолета ТТ образца 1951 года практически в упор – это без вопросов!
«Тоболец» зашипел – у, бля, локоть, больно! – и левой рукой спихнул с себя. Прыгун, бля! Спортсмен, бля!
– Братва! – гаркнул наверх, в раззявленную чердачную дверь, прушник убийца.– Киздец, братва! Я его достал!
Пистолет ТТ отличается простотой, прочностью и надежностью устройства. Незначительно модифицирован в 1933 и 1951 годах. Патрон очень мощный, бутылочной формы, такой же, как к пистолету Маузера 1896 года. Останавливающее действие пули сравнительно невелико, но в годы Великой Отечественной войны ТТ зарекомендовал себя как мощное и надежное личное оружие…
Прежде чем поднять выпавший пистолет, «тоболец» еще раз, мельком, глянул на подстреленного. По белой шерсти свитера, сбоку, у лежащего расползалось кровавое пятно. Готов! Бандит взялся за удобную рифленую, со звездочкой и буквами «СССР» (осколок империи) рукоять: надежная вещь, ничего не скажешь, не зря ее знатоки нахваливают!
– Братва! – закричал он снова, распрямляясь.– Давай вниз, я его…
Что-то твердое ударило «тобольца» под зад, в аккурат по копчику. Исписанная паскудными словами, многослойно обоссанная стена мотнулась навстречу, и с сухим треском бильярдного кия, ударяющегося по шару, бандит впилился лбом в намалеванный внуком победителя символ Третьего рейха. Только четверть часа спустя «тоболец» узнал, что поторопился с победной реляцией.
Глава девятая
Первая пуля прошла вскользь, чиркнув по ребрам, как раз по тому месту, куда пришелся десантный башмак рыжего. Второй пуле предназначалось, пробив брюшную стенку, поразить печень, пронзить снизу вверх диафрагму и через правое легкое, раздробив ключицу, выйти около шеи.
Такое ранение не всегда бывает смертельным. Если раненый получает медицинскую помощь в течение нескольких минут, его еще можно спасти. Если же этого не происходит, примерно через двадцать минут человек умирает от внутреннего кровотечения. Но это может случиться и через пять минут.
Такая смерть была уготована Ласковину Андрею Александровичу на двадцать девятом году жизни на последнем этаже дома дореволюционной постройки на Петроградской. Если бы не…
Если бы не заслуженный, застойных времен самодельный спальный мешок, набитый ворованным с военного завода теплоизолирующим волокном. Спальник, в который были завернуты штаны и куртка Ласковина и который он выставил вперед, разворачиваясь в воздухе боком, чтобы представлять, как учили классики, меньшую мишень. В общем, там, наверху, Парки решили завязать еще один узелок на нити его беспокойной жизни.
Рухнув на «тобольца», Ласковин на некоторое время отключился. И пришел в себя, когда бандит вторично возвестил о своей победе. Дальше – на автомате.
Удар ногой из лежачего положения, перекат в стойку, взгляд на чердачную дверь – пусто! – и стремительный бросок вниз по темной лестнице. Все это заняло, может быть, чуть меньше минуты. Дверь подъезда – пауза – ждут? Нет, тихо. Наружу. Темно, но далеко не так темно, как на чердаке. У подъезда – никого. Во дворе – три машины. Одна – его собственная, две другие уже были здесь вечером. Может быть, одна из них бандитская?