Я - Инквизитор - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мазин cтр.№ 18

О том, что произошло в зале, вернее, о том, что он сделал, Ласковин узнал позже, когда немного пришел в себя.

…Удар противника отбросил Андрея в сторону. Все, кто хоть что-то понимал в единоборстве, ждали, что он упадет. Даже судья, за миг до этого вы-

крикнувший второе «вазари» Ласковина, замешкался… Андрей ударил снизу, сдвоенными руками, всем телом и всей силой так, словно не он пропустил только что мощный уро-маваши. Удар Ласковина пришелся в правую сторону головы наклонившегося противника и буквально подбросил того вверх.

Это был чистый нокаут. И не просто нокаут. Бедняга только через полчаса пришел в себя, причем совершенно забыл о бое, в котором пострадал. Зимородинский сказал: «Повезло нам!» – имея в виду себя и Большого Сэнсэя. А также противника Андрея. Придись удар в висок, парень вполне мог бы отправиться на тот свет, а так отделался небольшим сотрясением мозга. То есть пострадал меньше Ласковина, который получил первый свой перелом носа.

Вот после этого происшествия и изменились отношения Андрея Ласковина и его сэнсэя Вячеслава Михайловича Зимородинского. Круто изменились. Настолько, что из перспективного парня Ласковин стал Учеником.

Тем же вечером Зимородинский привел его к себе, и между чашками холодного травяного чая Андрей рассказал о своем жутком видении.

– Карма,– сказал тогда сэнсэй.– Пока забудь, потом, попозже, попробуем разобраться.

Андрей честно постарался забыть, но спустя полгода эта самая «карма» вновь напомнила о себе. К этому времени Ласковину исполнилось семнадцать, и он получил следующий кю. Впрочем, перед тем как вручить оранжевый пояс, Большой Сэнсэй основательно распек Андрея (перед строем) за «контакт». Но это была воспитательная мера. Большой Сэнсэй, как узнал Андрей от Зимородинского, сразу же после памятного боя пожелал забрать Ласковина в свою «продвинутую» группу. Но Слава не отдал: я сам воспитываю своих учеников!

Кстати сказать, сломанный нос Андрея под действием алтайских травок и точечного массажа, проводимого лично Зимородинским, зажил с поразительной быстротой, практически не испортив внешности. Зато зрелище разрубленного топором, взлетающего вверх черепа оставило глубокий след в сознании Андрея. И когда спустя полгода запах крови и гари второй раз ударил в ноздри Андрея и еще одного его противника унесли с татами с тяжелой травмой, Ласковин понял, что дело еще серьезней, чем казалось. Понял это и Зимородинский. Слава прекратил тренировки, отправил жену с трехмесячным ребенком на юг, к своей матери, а сам вместе с Андреем поселился на маленьком островке у Карельского перешейка. И сделал все, что мог, чтобы «вытащить» того, второго, из глубины ласковинского подсознания. Андрей, который с недавнего времени начал относиться к «мистике» вполне серьезно, старательно выполнял все предписания Славы… Но у них ничего не вышло.

«Ты еще не готов,– с огорчением констатировал неудачу Зимородинский.– Твоя сила сожжет тебя, если выплеснется наружу». «Но теперь ты можешь сказать, кто это?» – спросил Андрей. «Я могу сказать: „он“ приходит, когда ты сам устоять уже не в состоянии. Это факт».

Да, они не добились успеха. Наоборот, стало еще хуже. Теперь каждый третий сон Андрея был кошмаром, причем столь же реальным, как и его дневная жизнь. Зимородинский, впрочем, считал, что это знак: теперь тот, «внутренний», будет приходить и общаться с Андреем, не только когда Ласковина ударят по голове.

Он уговаривал Андрея рискнуть, спровоцировать «прорыв»… Но ученик решил иначе. Он не бросил каратэ, но ни разу не допустил ситуации, которая побудила бы третий «выход» того, кто внутри. Надо сказать, что работавшие кумитэ вместе с Ласковиным помнили о том, что у него может «упасть планка», помогали своему сопернику не подвергать их жизни опасности. Искусство Андрея совершенствовалось, через три года он носил уже коричневый пояс, но и Ласковин, и его учитель знали: предел достигнут. И предел этот установлен самим Андреем. И убран может быть тоже только им самим.

Ласковин сел в автобус, проехал пару остановок и вышел у кафе, в котором завтракал утром. Там он пообедал, вернее, поужинал, воспользовался за скромную плату отдельным туалетом, где умылся, побрился и вычистил заляпанные грязью штаны. Из кафе же, наплевав на конспирацию, позвонил в офис «Шлема» и получил адреса четырех крупных фирм, контролируемых группировкой Гришавина. Тогда Андрей не задался вопросом, почему из более чем двухсот «клиентов» Гришавина выбраны эти четыре.

Машина Андрея по-прежнему стояла во дворе в полном порядке. Ласковин смахнул с нее снег (чтобы не выглядела заброшенной), убедился, что сигнализация в порядке и продолжает подмигивать возможным похитителям, затем поднялся на чердак и с помощью фонарика самым тщательным образом изучил внушительное (более трехсот квадратных метров) помещение. Никаких незваных гостей или подозрительных следов он не обнаружил. Вид огромных черных стропил над головой завораживал. Казалось, Андрей очутился в трюме корабля. И еще казалось, что вот-вот из-за кирпичной стены дымохода выскочит притаившийся враг. Андрею понадобилось усилие, чтобы убедить себя: никто не может бесшумно передвигаться по захламленному чердаку. Следовательно, все эти опасения – бред. Просто нервам требуется отдых.

Андрей вытянулся в своем спальном мешке на «матраце» из сложенных картонных коробок в надежде, что сон даст ему возможность восстановить силы, успокоиться… Он обманулся в своих ожиданиях. Через несколько минут после того как Ласковин закрыл глаза, сон его обратился в кошмар.

На сей раз снилось Андрею, что он карабкается вверх по огромному кряжистому стволу. Карабкается бесконечно долго, перебираясь с одной исполинской ветви на другую на ощупь, в полной тьме. Цепляясь пальцами рук и ног за желваки коры, он слышит: рядом кто-то кричит, протяжно, с надрывом. Не человек. Руки у Андрея черные. И лицо такое же черное. Он не видит, но знает об этом. У него даже ладони черные. И жесткие, как подошвы. Андрей карабкается все выше, пока не упирается головой в… крышу. «Откуда крыша на дереве?» – удивляется он. И обнаруживает, что мрак уже не столь кромешен, что глаза уже различают смутные очертания веток. Сверху пробивается свет. И еще Андрей чувствует запах. Знакомый запах. Ноздри его расширяются, он принюхивается… запах человеческого тела. Человека.

Андрей ползет по одной из изогнутых ветвей, на которых покоится нечто широкое и плоское. Теперь он знает: это помост. Андрей ползет очень медленно, то и дело замирая, чтобы прислушаться. Там, наверху, люди. Сколько их? Один? Двое? Трое? Андрей знает: от этого зависит его жизнь. И еще она зависит от того, насколько бесшумно Андрей двигается. Наконец он достигает края помоста, приподнимается так, чтобы глаза его оказались выше края деревянного настила… и видит спину сидящего человека. Прямо перед собой.

Так же беззвучно, без малейшего шороха или скрипа, задержав дыхание и даже умерив стук сердца, Андрей опускается, переносит тяжесть тела на ноги и осторожно освобождает привязанный к предплечью нож. Он по-прежнему не дышит и не думает о том, что будет делать. Чтобы тот, наверху, не «почуял» его мыслей. Мысли могут выдать Андрея. Запах – нет. Запах его тела отбит особыми притираниями. Андрей пахнет деревом… Готов! Плавным толчком ног он выбрасывается вверх, через край помоста, правой рукой гасит инерцию, а левой с точно отмеренной силой втыкает тонкое жало ножа в шею сидящего, снизу вверх. Негромкий хруст, звук которого не избежать. Зато жертва умирает мгновенно, без стона, хрипа, бульканья перерезанного горла или судорог пораженного в сердце. Правая рука подхватывает убитого, бесшумно опускает на помост, а сам убийца замирает в той же позе, какую избрал часовой. Андрею везет: хруст пробитой ножом кости тонет в ночных звуках. Спящие не встревожились. Вон они лежат на помосте рядом со своим оружием: один, два… три! Трое! Это много. Андрей понимает: трое – это слишком много для него. Трое, умеющие убивать так же хорошо, как и он сам. Они спят, но сон их – сон рыси.