Открытие Фрейда было потенциально революционным, потому что могло открыть людям глаза на реальную структуру общества, в котором они живут, и тем самым вызвать желание изменить его в соответствии с интересами и стремлениями подавляющего большинства. Однако, хотя мысль Фрейда обладала таким революционным потенциалом, ее широкое признание не привело к его реализации. Нападки коллег и общественного мнения были направлены главным образом против взглядов Фрейда на сексуальность, потому что они разрушали некоторые табу европейского среднего класса XIX века; открытие бессознательного не имело революционных последствий. На самом деле это неудивительно. Требование, прямое или косвенное, большей толерантности в отношении секса по сути совпадало с другими либеральными установками: лучших условий содержания преступников, более свободного воспитания детей и т. д. Пристальное внимание к вопросам секса ослабляло общественную критику и тем самым отчасти выполняло политически реакционную функцию. Если в основе общего неблагополучия лежит неспособность человека разрешить свои сексуальные проблемы, нет нужды в критическом рассмотрении экономических, социальных и политических факторов, стоящих на дороге к полному развитию индивида. Напротив, политический радикализм можно было рассматривать как признак невроза, потому что, с точки зрения Фрейда и большинства его последователей, либеральный буржуа являлся образцом здорового человека. Можно было попытаться объявить левый или правый радикализм следствием невротических процессов, например, Эдипова комплекса, и политические взгляды, отличавшиеся от взглядов либерального среднего класса, заподозрить в «невротичности».
Подавляющее большинство психоаналитиков принадлежали к тому же среднему классу городской интеллигенции, что и основная масса их пациентов. Лишь горстка психоаналитиков придерживалась радикальных взглядов; из них наиболее известен был Вильгельм Райх, считавший, что подавление сексуальных побуждений создает контрреволюционный характер, а сексуальная свобода – революционный. Он выдвинул теорию, согласно которой сексуальная свобода ведет к революционной ориентации. Конечно, как показали дальнейшие события, Райх был совершенно не прав. Сексуальная либерализация по большей части явилась проявлением все возрастающего потребительского отношения к жизни. Если людей стали учить тратить и тратить, в отличие от установки XIX века – копить и копить, если их превратили в «потребителей», оставалось не только разрешить, но и поощрять и сексуальное потребление.
В конце концов, это простейший и самое дешевый из видов потребления. Райх заблуждался, потому что в его время у консерваторов была строгая сексуальная мораль, и из этого он заключил, что сексуальная свобода поведет к неконсервативным, революционным установкам. Историческое развитие показало, что сексуальная либерализация служит росту потребительского отношения к жизни и, если уж на то пошло, ослабляет политический радикализм. К несчастью, Райх плохо знал и понимал Маркса; его можно было бы назвать «сексуальным анархистом».
Фрейд мыслил как дитя своего времени и еще в одном аспекте. Он был членом классового общества, в котором незначительное меньшинство монополизировало большую часть богатств и защищало свои привилегии с помощью силы и контроля над умами тех, кем правило. Фрейд, считая такой тип общества единственно возможным, и модель человеческого разума конструировал соответственно. Эго – рационалистически мыслящая элита – должно было контролировать Ид, символизировавшее необразованные массы. Если бы Фрейд мог себе представить бесклассовое свободное общество, он отказался бы от Эго и Ид как от универсальных категорий человеческой психики. На мой взгляд, опасность реакционной функции психоанализа может быть преодолена только раскрытием неосознаваемых факторов политической и религиозной идеологий
[34]
. Маркс в своей интерпретации буржуазной идеологии сделал по сути для общества то же, что Фрейд – для индивида. Однако часто упускается из виду, что Маркс дал собственную трактовку психологии, избежав ошибок Фрейда, что и служит основой социально ориентированного психоанализа. Он проводил различие между врожденными инстинктами, такими как удовлетворение сексуальных потребностей и насыщение, и такими явлениями, как амбициозность, ненависть, алчность, стремление к эксплуатации и т. д., которые порождаются жизненной практикой и в конечном счете производственными отношениями в определенного типа обществе, а потому могут меняться в историческом процессе
[35]
.
Приручения психоанализа и превращения его из радикальной в либеральную теорию адаптации едва ли можно было избежать, потому что из буржуазного среднего класса происходили не только практиковавшие его аналитики, но и пациенты. Большинство пациентов хотело не стать более гуманными, более свободными, более независимыми – что значило бы более критически мыслящими и революционно настроенными, – а страдать не больше, чем средний представитель их собственного класса. Они хотели быть не свободными людьми, а успешными буржуа; они не хотели платить радикальную цену, которой потребовало бы предпочтение в пользу «быть» над «иметь». Да и с какой стати? Они едва ли видели когда-нибудь действительно счастливых людей – только относительно довольных своей судьбой, особенно если удалось добиться успеха и восхищения окружающих. Это была именно та модель, следовать которой они стремились, и психоаналитик, играющий роль такой модели, заключал, что пациент уподобится ему, если только достаточно долго будет говорить. Естественно, очень многие, получив сочувствующего слушателя, начинали чувствовать себя лучше; кроме того, с течением времени опыт заставляет среднего человека исправлять свою жизненную ситуацию, за исключением тех, кто слишком болен, чтобы учиться на ошибках.
Некоторые политически наивные люди могут думать, что если психоанализ – радикальная теория, он должен быть популярен среди коммунистов и особенно в так называемых социалистических странах. Действительно, в начале революции он пользовался некоторой популярностью (например, сам Троцкий интересовался психоанализом и в особенности теорией Адлера), но это было так только до тех пор, пока Советский Союз еще сохранял элементы революционной системы. С утверждением сталинизма и превращением общества в совершенно консервативное и реакционное, каким Советский Союз и остается по сей день, популярность психоанализа снизилась до полного исчезновения. Советская критика утверждает, что это идеалистическое буржуазное учение, игнорирующее экономические и социальные факторы; делаются и другие критические замечания, некоторые из которых не лишены оснований. Однако со стороны советских идеологов это всего лишь притворство. Чего они не выносят в психоанализе, так это не отдельные его недостатки, а главное его достижение – а именно, критическое мышление и недоверие к идеологиям.