Искусство быть - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Фромм cтр.№ 33

По той же логике скряга стремится сберечь слова, чувства и мысли. Он не хочет терять энергию на мышление или чувствование; ему нужна эта энергия для решения необходимых и неизбежных задач жизни. Он остается холодным и безразличным к радостям и горестям других, даже к собственным. Жизненный опыт ему заменяет память последнего опыта. Эти воспоминания являются драгоценной собственностью, и часто он отталкивается от них, размышляя о том, как будет считать свои деньги, свой скот или промышленные запасы. Фактически память о последних чувствах или действиях является единственной формой, в которой он соприкасается со своим собственным опытом. Он чувствует мало, но сентиментален; сентиментальность используется здесь в смысле «бесчувственное чувство», мысль или мечта о чувстве, а не истинное чувство. Хорошо известным фактом является то, что многие собственнически настроенные, холодные и даже жестокие люди (и все они, вместе взятые), которые не воспринимают реальное человеческое страдание, могут лить слезы, когда увидят в кино кого-то из тех, кого они помнят из собственного детства или о котором мечтают.

* * *

Мы пока не рассматривали различия между объектами собственности в сочетании с соответствующей разницей в опыте владения ими. Наверное, наиболее сильное различие существует между неживыми и живыми объектами. Неживые объекты — деньги, земля, украшения — не противостоят их владельцам. Противодействие может исходить только от общественных и политических сил, которые угрожают сохранности и безопасности недвижимой собственности. Наиболее важной гарантией ее безопасности являются закон и использование силы государством, которое делает это эффективно. Те, чья внутренняя безопасность в той или иной степени основана на собственности, неизбежно консервативны и горячо оппонируют движениям, которые хотят уменьшить государственную монополию силы.

Для тех, чье чувство безопасности опирается на обладание жизнью, особенно на человеческое существование, ситуация более сложная. Они, конечно, зависят от способности государства «усиливать» законы, но также наталкиваются на противостояние человеческого бытия и бытия собственнического, бытия, превратившегося в вещь, которую можно иметь и контролировать. Это утверждение следуют рассматривать по-разному. Нужно обратить внимание на то, что миллионы людей удовлетворены упорядоченным бытием, на тот акт, что они предпочитают управление свободе. В работе «Бегство от свободы» (1941) я попытался представить себе этот «страх свободы» и притягательность несвободы. Но очевидное противоречие этих понятий не является неразрешимым. Быть свободным в противовес безопасности отпугивает любого, у кого нет приобретенной смелости для преодоления жизненных рисков. Он желает отдать свободу, если насилие над ним выглядит ненасилием, если правитель ведет себя как отец, если он чувствует, что им руководят не как вещью, а как живым ребенком. Но там, где эта маскировка не используется и объект собственности знает, что надеяться можно только на себя, его первая реакция состоит в сопротивлении во всех формах и всеми средствами. Ребенок сопротивляется оружием беспомощных: саботажем и обструкцией, его специфическое оружие состоит в ночном недержании мочи, запорах, характерных вспышках агрессии и т. д. Беспомощность взрослых тоже иногда отзывается саботажем или обструкцией, но, как исторически показано, часто выливается в восстания и революции, которые являются родовыми схватками дальнейшего развития.

Любая форма борьбы против подавления оказывает сильное влияние и на того, кто хочет управлять. У него должно быть развито пылкое стремление к власти над другими, и эта тяга становится манией, поглощающей страстью. Попытка владеть («иметь») человеческим бытием неизбежно ведет к развитию садизма, одной из самых уродливых и наиболее извращенных страстей.

Противоположным объектом владения для человека является он сам. «Я имею себя» означает, что я наполнен собой, я являюсь тем, что имею, и я имею то, чем являюсь. Правильное представление об этом типе человека заключено в том, что он — полнейший нарцисс. Он наполнен только собой, для него в себе самом заключен весь мир. Его ничто и никто, кроме себя, не интересует, за исключением объектов, которые входят в сферу его собственности.

* * *

Потребление является тем опытом, который подобен владению. И здесь мы легко может обозначить разницу между функциональным (рациональным) и нефункциональным (нерациональным) потреблением.

Если я ем, потому что мой голод говорит, что мое тело нуждается в пище, или я просто люблю поесть, тогда мой процесс еды является функциональным и целесообразным [49] , с ощущением, что он полезен для моего организма, включая мой изысканный вкус. Но если я объедаюсь от жадности, из-за депрессии или чувства тревоги, моя еда нерациональна. Она вредна и, более того, не приносит мне удовлетворения ни физиологического, ни морального. Это справедливо для всех видов потребления, корни которых лежат в алчности и которые имеют собственнический характер: жадности, тяги к наркотикам, ежедневном потребительстве, в том числе сексуальном. То, что сегодня кажется большим удовольствием — сексуальная страсть, — в реальности может оказаться выражением алчности, попыткой поглотить друг друга. Это попытка двух людей или одного из них взять полную власть над другим. Люди иногда описывают их наиболее горячие сексуальные чувства такими словами: «мы полны друг другом». На самом же деле они действуют, пожирая друг друга, как голодные волки, и основным чувством является обретение собственности, а не радость, не говоря о любви.

Наполнение себя людьми, пищей или чем-то еще является очень древней формой собственности и владения. В последнем случае объект, которым я владею, все же можно у меня отнять превосходящей силой, обманом и т. д. А моя собственность нуждается в общественной ситуации, при которой мое право собственности гарантировано.

Если я съедаю объект, который хочу сохранить, то защищаю его от любой угрозы. Никто не может отнять у меня то, что я проглотил. Этот первый вид владения можно ясно проследить, наблюдая за детскими попытками тянуть все в рот. Для ребенка это первый способ безопасного владения. Но, конечно, если говорить о физических объектах вообще, то метод поглощения очень ограничен; строго говоря, его можно применять только к объектам, которые съедобны и не вредят организму. В этом корни каннибализма: если я верю, что тело человека, особенно сильного и храброго мужчины, дает мне силу, тогда поедание его будет древним эквивалентом покупки раба.

Но существует и другой вид потребления, для которого не нужен рот. Лучший пример — это личный автомобиль. Можно, конечно, сказать, что он является функциональной собственностью и по этой причине не эквивалентен собственности мертвой. Это будет справедливо, если считать личный автомобиль чисто функциональным, но это не так. Он не стимулирует и не активизирует какие-либо силы человека. Это — развлечение, которое позволяет человеку убежать от самого себя, производит фальшивое ощущение силы, помогает формировать чувство идентичности на основе марки автомобиля, на котором человек ездит; он отвлекает человека от других мыслей и желаний, требует пунктуальности, не позволяет вести серьезные разговоры и стимулирует состязательность. Кто-то еще напишет книгу, чтобы дать полное описание иррационального и патологического влияния на человека того типа собственности, представителем которого является личный автомобиль.