Искусство быть - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Фромм cтр.№ 18

Другая причина не прибегать к психоанализу заключается в опасности, что человек ищет — и находит — в психоаналитике новую отцовскую фигуру, становится от него зависимым и, таким образом, блокирует свое дальнейшее развитие.

Классический психоаналитик скажет, что это не так, что пациент вначале открывает для себя эту подсознательную зависимость от отца, перенося ее на аналитика, а затем, анализируя этот перенос, избавляется и от новой зависимости, и от первоначальной привязанности к отцу. Теоретически это так, и на практике тоже так бывает. Но чаще случается что-то совершенно иное. Психоанализ может на самом деле разорвать связь с отцом, но под прикрытием этой независимости формируется новая связь — с психоаналитиком. Он становится авторитетом, советчиком, мудрым учителем, добрым другом — центральной фигурой в жизни человека. То, что это происходит так часто, является среди прочих одним из изъянов классической теории Фрейда. Ведь основная гипотеза Фрейда состояла в том, что все «иррациональные» феномены, такие, как потребность в сильном авторитете, неординарные амбиции, алчность, садизм, мазохизм, имеют корни в условиях раннего детства; что они являются ключом к позднейшему развитию личности (хотя теоретически даже он признавал определенное влияние врожденных факторов). Таким образом, потребность в сильном авторитете объяснялась укоренившейся реальной детской беспомощностью; и когда аналогичная привязанность появлялась в отношениях с психоаналитиком, это объяснялось «переносом», то есть перенесением ее с одного объекта (отца) на другой (аналитика). Такой перенос существует и является важным психическим феноменом.

Но это объяснение слишком узко. Не только ребенок беспомощен, взрослый тоже. Эта беспомощность имеет корни в самих условиях существования человека, в его «человеческой ситуации». Его пугает сознание многих опасностей: смерти, неуверенности в будущем, ограниченности его знаний; человек не может не чувствовать себя беспомощным. Это экзистенциальное бессилие человека многократно усиливается исторической беспомощностью, которая существует во всех обществах, в которых элита устанавливает эксплуатацию большинства, делая его гораздо более беспомощным, чем в странах естественной демократии. Она существовала в самых примитивных формах человеческого общества [29] и может существовать в будущих формах, основанных на солидарности, а не на антагонизме.

Таким образом, как по экзистенциальным, так и по историческим причинам человек стремится привязаться к разнообразным «магическим помощникам»: шаманам, священникам, королям, политическим лидерам, родителям, учителям, психоаналитикам, а также ко многим институтам, например, церкви или государству. Те, кто эксплуатировал человека, обычно предлагали себя — и с готовностью принимались — в качестве таких отцовских фигур. Человек предпочитает подчиняться тем людям, которые предположительно хотят как лучше, чем признать, что он подчиняется только из-за страха и беспомощности.

Открытие Фрейдом феномена переноса имеет гораздо более широкое значение, чем он сам мог увидеть в рамках мышления своего времени. В этом открытии он выявил частный случай одного из самых сильных стремлений человека: стремление к поклонению (отчуждению). Это стремление коренится в неопределенности человеческого существования, имеет целью найти опору в жизни, превращая другого человека, институт, идею в абсолют, то есть в идола, в подчинении которому создается иллюзия уверенности. Вряд ли возможно переоценить психологическое и социальное значение поклонения в ходе истории человечества как великой иллюзии, которая мешает действию и независимости.

Клиентами психоаналитиков являются преимущественно либеральные представители среднего и выше среднего классов, для которых религия уже не играет эффективной роли и у кого нет сильных политических предпочтений. Для них ни бог, ни император, папа римский, раввин или харизматический политический лидер не заполняют чувство пустоты. Психоаналитик становится смесью из гуру, ученого, отца, священника или раввина. Он не ставит сложных задач, дружелюбен, превращает все реальные жизненные проблемы — социальные, экономические, политические, религиозные, моральные, философские — в психологические. Он, таким образом, понижает их до статуса рационализаций кровосмесительных желаний, отцеубийственных импульсов или анальной фиксации. Мир становится простым, объяснимым, управляемым и комфортным, когда он сжимается до буржуазного мини-космоса.

* * *

Очередная опасность традиционного психоанализа заключается в том, что часто пациент только притворяется, что хочет перемен. Если он страдает от неприятных симптомов, таких, как плохой сон, импотенция, страх авторитетов, нескладывающиеся отношения с противоположным полом или общее чувство недомогания, он, конечно, хочет избавиться от них. Кто не хотел бы? Но он не хочет испытывать боль и страдание, которые неотделимы от процесса взросления и получения независимости. Как он решает эту дилемму? Он ожидает, что если он строго следует «общему правилу» — говорить то, что придет в голову без ограничений, — то излечится без боли и даже без усилий, короче говоря, он верит в «спасение через общение». Но так не бывает. Без усилий и готовности испытать боль и страх никто не растет, никто не достигает ничего, что стоило бы достичь.

Еще одной опасностью традиционного психоанализа является то, чего человек меньше всего ожидает: «интеллектуализация» эмоционального опыта. Намерения Фрейда были, очевидно, противоположными: он хотел сломать традиционный сознательный мыслительный процесс и опираться на эмоции, чистые, нерациональные, нелогичные чувства и видения, спрятанные за зеркальной поверхностью каждодневных мыслей. Он и находил их во время гипноза, анализируя сны, симптомы и многие иные, обычно незаметные детали поведения. Но в практике психоанализа первоначальная цель исчезла и стала идеологией. Все больше и больше психоаналитики превращались в своего рода тяжело нагруженных теоретическими объяснениями и конструкциями историков, изучающих развитие человека.

У психоаналитика был ряд теоретических положений, и он рассматривал ассоциации пациента через призму документального подтверждения правильности своих теорий. Он целиком доверял им, потому что был убежден в истинности теоретических догм, и что материал для анализа, который ему предлагает пациент, должен быть глубоким и подлинным именно потому, что он соответствует теории. Метод стал преимущественно объяснением. Вот типичный пример: пациентка страдает от ожирения, вызванного устойчивыми привычками в еде. Аналитик интерпретирует устойчивость привычек и последующую полноту как имеющие корни в подсознательном желании проглотить семя своего отца и забеременеть от него. Тот факт, что она не помнит, были ли у нее когда-либо такие желания и фантазии, объясняется подавлением болезненного детского опыта; причина «реконструируется», только основываясь на теории, и весь последующий анализ сводится к попыткам психоаналитика, используя отцовские ассоциации и сны пациентки, доказать правильность реконструкции. Утверждается, что когда пациентка полностью «поймет» значение симптома, она от него излечится.